О колдунах

Колдуны, встречающиеся в деревнях не столь часто, как знахарки и ведьмы, воспринимаются крестьянами как старшие, «сильные» чародеи. Иногда колдуна представляют грозным, злым или страшным, уродливым стариком, однако им может быть обычный по виду человек, крестьянин, наделенный способностями к чародейству. Такого ничем не выделяющегося среди прочих человека действительно часто отличает «недобрый взгляд» или «недобрый глаз». Но это означает, что он не так зол с виду, как причиняет вред, «портит» одним своим взглядом.

Кроме того, у колдунов, знающихся с обитателями потустороннего мира, отражение в зрачках может быть перевернуто вверх ногами, а иногда он имеет и две тени (Тульск.).

Различают колдунов «природных», «самородков» (у них есть маленький хвостик), и тех, кто научился колдовать по заключении договора с нечистой силой. Колдуны-«урожденцы» сильнее «ученых»; в некоторых губерниях России считалось даже, что они «от Бога» и могут делать людям добро [Ушаков, 1896]. От имеющих почти универсальные способности и власть колдунов несколько отличаются колдуны-знахари, более специализирующиеся на лечении людей и скота.

Колдуны наделены умением «оборачиваться», однако свойство это проявляется не так постоянно, как у ведьм, да и формы превращений более ограничены. Колдун обращается в птицу (сокола) (В. Сиб.), рыбу (Сургут.), но чаще всего в животных (волка, медведя) (см. ВОЛКОДЛАК). Он может быть также котом, собакой: «Мы сидели с этим, с Петькой Фроловым. Он говорит:» Сегодняшнюю ночь [в ночь на Петров день] давай до двенадцати сидеть. Пойдет колдун, превратившись в кошку черную». И правда. Мы сидим – он меня напутал даже: как толкнет меня – «Гляди!» – как и шла прямо к двору кошка! Мы побежали [за ней] – как потом сквозь землю провалилась эта кошка!» (Новг.).

Оборачивается колдун обычно, как и ведьма; «перекинувшись», перевернувшись через ноги, веревку, ветку. Однако достаточно часто он колдует в своем обычном, человеческом облике.

Стать колдуном (если чародейские способности не даны от природы) можно было разными способами: обучившись у другого колдуна, непосредственно обратившись к нечистой силе или даже случайно (например, нечаянно получив в наследство помощников-чертей). По поверьям, не «сдавший чертей», не передавший кому-нибудь колдовских умений человек был обречен на мучительную смерть и поэтому всеми силами стремился «наделить колдовством» своих родственников и знакомых (даже против их желания).

Сознательное обучение колдовству также могло происходить по-разному, но обычно предполагало отречение от Бога и от своих близких, например: чтобы стать колдуном, нужно отречься от своего рода до двенадцати колен, пойти на перекресток, где много чертей, и стать там ногами на икону (Тульск.). Туляки рассказывали о том, как к мужику, решившему обучиться колдовству, на перекресток является огромная собака и велит лезть ей в пасть. Испуганный до полусмерти крестьянин забывает обо всем на свете и убегает, Обучение колдовству нередко проходило в бане (где из-под полка могла появиться уже не собака, но больших размеров лягушка) (Волог.).

Заключивший договор с нечистой силой получает в распоряжение помощников – чертей (коловертышей, кузутиков, кулишей, шутиков и т.п.). Помощники непрестанно требуют у колдуна работы, тормошат его, изводят. Поэтому хозяин-колдун стремится придумать для чертей наиболее трудоемкие или неисполнимые задания: вить из песка веревки, носить воду решетом, считать зерна в колосьях, взвешивать дым, принести в бутылке свет и т.п. Если колдун забывает дать помощникам работу, они могут сильно досадить ему, например: заталкивают пьяного колдуна в щели, швыряют в него поленьями (Новг.). В момент смерти колдун поступает в полное распоряжение чертей-помощников, которые и вызывают его мучительную кончину, способны даже выгрызть внутренности колдуна и вселиться в него.

Иногда колдун еще задолго до смерти пытается избавиться от не в меру ретивых помощников: сажает их в палочку и оставляет в лесу (черти переходят к тому, кто поднимет палку) (Арх.). «Колдун, не зная, как отвязаться от нечистой силы, вечно просящей у него работы, дает ей заламывать колосья ржи; потом усаживает каждого черта в заломанный или перегнутый им колос, с тем, однако, условием, чтобы всякий из них взошел в душу человека, как скоро кто дотронется до него» [Терещенко, 1848].

«Сильный» колдун, по поверьям, может повелевать не только помощниками-чертями, но и змеями, животными; он насаживает кикимору, напускает «чужого домового». Нередко колдун действует и без видимого посредства нечистой силы. Некоторая неопределенность народных понятий о колдовской силе и способах чарования прослеживается и в историко-литературных памятниках, в частности в документальных свидетельствах XVII-XVIII вв. о судах над колдунами и ведьмами [Запольский, 1890; Краинский, 1900]. По поверьям, колдовать можно было не только посредством каких-то действий, через предметы, но словом или просто взглядом, «по ветру» и т.п., то есть практически любое движение подозреваемого в колдовстве считалось «чарованием».

Колдуну подвластны почти все стороны бытия природы и человека. Он повелевает небесными явлениями, погодой (насылает град, ветер, «отводит» тучи, что отражено уже в древнерусских историко-литературных памятниках). Повелевая стихиями, природными явлениями, колдун может их «толковать», то есть разгадывать, предсказывать посредством их будущее, объяснять настоящее.

Такая роль колдуна, чародея, ворожца, волхва, видимо, очень существенная для жизни Древней Руси, не столь ярко выражена в поверьях XIX-XX вв., хотя и в это время к колдунам продолжали обращаться за разгадкой причин тех или иных событий (главным образом, с просьбой отыскать источник порчи, причину болезни, пропажи и т.п.).

Представления об исконной и особой власти колдунов над водой, влагой, погодой отразились в позднейших повествованиях о разбойниках-колдунах, в частности о Степане Разине, который мог, по поверьям, плавать по реке на войлоке или в нарисованной лодке, умел насылать ветер, бурю.

Как и ведьма, колдун может «портить» скот, поля, людей: он отнимает молоко у коров, делает в поле прожины, заломы, закрутки, куклы. Делая закрутку или куклу, колдун связывает колосья в пучок, нередко пригибая при этом к земле. Такое вязание – колдовское действие: оно «связывает», уничтожает плодородие, урожай. Человек, неосторожно сорвавший куклу или просто дотронувшийся до нее, опасно заболевает, умирает. Куклу (как и закрутку, залом) снимали, уничтожали с особыми предосторожностями (не руками, а, например, кочергой) и сжигали; убрать куклу, закрутку, залом приглашали «сильного» колдуна или священника. Подобно ведьмам, «портящие» урожай и скот колдуны считались особенно опасными в дни летнего солнцеворота, но в целом связь их действий с определенным временем года или суток выражена в поверьях не столь ярко, как у ведьм. Погоду, скот и поля колдуны, в представлении крестьян, портили реже, чем ведьмы, козням которых часто приписывались все значительные и незначительные отклонения в жизни крестьянской общины. В XIX-XX вв. нередко именно «сильный» колдун отыскивает источник таких отклонений и наказывает ведьму, в общем-то, сходно с волхвами Древней Руси, которые преследовали губивших урожай ведьм. Роль колдуна, таким образом, может быть положительной, необходимой, хотя и менее значимой, чем у волхвов, влиявших даже на государственный быт Древней Руси. Отношение же крестьян к колдунам, волхвам, по-видимому, всегда оставалось двойственным: это уважение, смешанное со страхом.

Как искусные колдуны традиционно славились иноземцы – финны, лопари, татары и т.п. В одном из записанных на Терском Берегу Белого моря рассказов свадьбу портит лопин (лопарь): «Бывало еще дедка женился мой, Поликарп. Поехал за невестой... А тут жили в соседях. Тоже лопаря жили, дак. Вышел лопин один... Бросил головню. А от головни-то искры полетели, полетели, да в окно, да в подрезок. Искра прилетела, и в окни-то заорало – как женщина. Все перепугались, не знают, что делать. А отец – это прадед мой уже – пошел к дедку Семену. Пришел. «Ну, я к тебе», – говорит. Тот сидит, бахилы шьет. Говорит: «Я сейчас!» Встал дедко, бахил положил, взял тупицу да гвоздь большой. Не спросил – куда, зачем, а пришел да гвоздь поставил в подрезок, пробил дырочку... Взвизгнуло в подрезке-то! Он и говорит: «Что, мало попало еще?» Развернулся, да еще стукнул, да пошел... И стихло. А такой вой был – за реку было слышно. Девки за водой боялись ходить».

Достаточно распространены в XIX-XX вв. представления о порче колдунами людей. Рассказывают, что колдун напускает порчу, «дикость» по воздуху, ветру; он может послать порчу воробьем, оставить ее на перекрестке. «Портят», наговаривая на хлеб и воду, «вынимая след» (наговаривая на след человека). Испорченный человек начинает болеть, чахнуть: «В народном быту почти каждую болезнь, не исследуя ее причины, приписывают дурному глазу или порче. Порчею называют всякую неизвестную болезнь; думают, что лихой человек напустил или опоил чем-нибудь» [Авдеева, 1842].

Боязнь тайной колдовской порчи сохранялась у крестьян многих районов России вплоть до нашего времени: «Заведующий факторией у нас был карел, из Чупы. Одну он, колдун, черноту знал, портил людям. Сыну сказал: «Не женись, сын, я не перетерплю». Он велел: «Принеси сыр, я тебе на сыру сделаю». Сделалось на сыру пятно. «Вот, говорит, хоть тебя вылечат, а это пятно на сердце останется». И сын не женился, пока отец жив был» (Муры.).

Колдун может «напустить» на человека икоту, посадить в него беса, сделать его припадочным, кликушей; он же и «снимает» порчу, лечит: «Кто на добро ладит, кто на зло».

Особенно опасались вредоносного колдовства во время свадеб. Значительную часть русских рассказов о колдунах составляют повествования о свадебной порче или о свадебном соперничестве колдунов. Поскольку жених с невестой и поезжане считались особенно подверженными порче, то на свадьбу обязательно приглашали «сильного» колдуна, которому отводилось одно из самых почетных мест. «Раньше свадьбу без колдуна не сыграешь. А то свадьбу испортят... Превратят ее или в веников, или в волков. И разбегутся все. Свадьбу не соберешь. А берут сильного колдуна: он за крестным едет, передом, и все это отделает [отколдует]» (Новг.).

Виды свадебной порчи многообразны: не может двинуться с места свадебный поезд, распрягаются и дохнут кони, а на поезжан находит нечто вроде коллективного помрачения рассудка, заболевают молодые и т.п. Нередко свадьба становится ареной соперничества колдунов, один из которых «портит», а другой устраняет порчу.

«На одной свадьбе колдун для предохранения молодых от порчи. Когда молодые отправлялись в церковь, то заметили человека, стоявшего неподвижно около ихнего дома. Возвращаясь из церкви, опять заметили этого человека на том же месте. Вдруг этот человек обратился к колдуну, бывшему с молодыми: «Отпусти, не держи меня!» Колдун ответил: «Я и не держу тебя». Тогда этот человек бегом пустился от них. Оказалось, что это был колдун, подосланный для порчи молодых. Но защитник молодых узнал его и силою своих чар заставил его простоять неподвижно все время венчания» (Волог.).

Многочисленны рассказы о колдовском оборачивании участников свадьбы (чаще всего – в волков) (см. ВОЛКОДЛАК). Свадебные колдовские метаморфозы, которые производят и которым препятствуют колдуны, возможно, некогда были необходимой частью обряда (например, оборот в волка как необходимое и закономерное приобщение к сакрализованному облику зверя, «старшего», предка, покровителя, происходящее в важнейшие моменты человеческой жизни). В XIX-XX вв. такие «приобщения-превращения» воспринимаются уже как неизбежно нависающая над участниками свадьбы угроза порчи, «отвести» или «не отвести» которую властен колдун.

Колдуны – своеобразные распорядители свадеб, в чем, вероятно, наиболее ярко отразилась и сохранилась их некогда очень существенная роль старших в общине, обладающих особыми знаниями людей, объясняющих и устраняющих источники несчастий, знающих прошлое и будущее, предписывающих людям, как себя вести. В Древней Руси волхвы-колдуны «были общественным классом, игравшим роль жрецов. Они приносили жертвы и руководили богослужением, заботились о чистоте и неприкосновенности кумиров и мест богослужения, как и о сохранении мифологии, производили заклинания таинственных сил природы...; они управляли природой, насылали дождь и ведро; собирали волшебные травы и коренья и лечили народ; они гадали по полету птиц. Волхва приглашали в дом при крещении ребенка, которому он давал языческое имя и завязывал на шее волшебный узел (науз); волхвов приглашали на свадьбы и особенно задабривали, чтобы уберечь молодых от порчи; к ним обращались во всех трудных обстоятельствах жизни. Народ долго находился под их влиянием, только иногда во время голода или засухи совершая над ними насилие, сожигая их, топя их в воде, выгребая их трупы из могил подобно тому, как бьет язычник своего идола, не получив от него желаемого» [Рязановский, 1915].

Представления об основных умениях колдунов сохранились на протяжении тысячелетия почти неизменными, социальный же статус волхва-колдуна был не столько подорван с принятием христианства, сколько причудливым образом распространен на всех людей, обладавших, по представлению крестьян, особой властью и силами.

Кроме «благородных разбойников» (Разина, Пугачева и др.), колдунами в народном мировоззрении мыслятся порою и священники, церковный причт. Такого взгляда не чуждались даже образованные классы. Собор Лаокидийский тридцать шестым правилом вынужден был запретить членам клира быть волшебниками. Протопоп Аввакум «славен был в Лопатицах и Юрьевце как заклинатель чертей»; в 1672 г. патриарх Никон писал царю, что архимандрит Кириллова монастыря с братией напускает на его келью чертей. В поверьях крестьян XIX-XX вв. колдунами и наставниками колдующих могут выступать, например, дьяконы (Тульск., Новг.).

«В Хмелинках колдунов полдеревни, – сообщали из Тульской губернии, – все они ученики покойного дьякона. Чтобы разогнать их, староста перед началом схода прочитает про себя до трех раз «Да воскреснет Бог» – колдуны уходят».

Колдунами считались и представители необходимых, требующих особенных знаний или необычных для крестьян профессий (пастухи, плотники, печники, мельники, кузнецы и др.), а также странники, солдаты, и даже светские власти: от приказного в XIX в. до председателя колхоза в XX в. В повествовании из Вятской губернии колдун-приказный изгоняет из дома еретника, в том числе при помощи такого «чародейства», как писание деловых бумаг. Сакрализация любой, хотя бы несколько отдаленной от крестьянской общины «власти», наделение ее чуть ли не колдовскими способностями, по-видимому, составляет одну из устойчивых черт мировоззрения русских крестьян.

В целом же колдун в поверьях крестьянства – фигура более «светская», социализированная, чем ведьма: основные представления о нем устойчивы, но меняют окраску в процессе исторического развития.

Имена «сильных» колдунов были обычно известны по всей округе; прочих подозреваемых в колдовстве можно было распознать в церкви на Пасху. В церкви колдуны – «самые богомоленные», хотя за пасхальной утреней свечи у них все время гаснут. Если же взять первое яйцо от молодой курицы, окрашенное в красный цвет, и, держа его в руке, смотреть на присутствующих в церкви во время крестного хода, то все колдуны окажутся стоящими спиной к иконам, с рогами на голове (Тульск.). В Саратовской губернии считали, что, если зажигать всю Пасхальную неделю одну и ту же свечу, а затем (на год) привесить ее вниз фитилем на яблоке и снова зажечь во время следующей Пасхи, то все колдуны, находящиеся в церкви, перевернутся при свете этой свечи кверху ногами.

Обезопаситься от колдуна, лишить его колдовских чар возможно было, главным образом, покалечив, ударив «наотмашь» (в том числе тележной осью или осиновым поленом), а также прочитав в его присутствии молитву «Да воскреснет Бог» три раза с конца. Однако колдунов, особенно «сильных», опасались и расправлялись с ними не столь часто, как с ведьмами.

Согласно общераспространенным представлениям, умерший колдун часто становился по смерти еретиком, упырем: он начинал «вставать» из могилы, преследовать и губить людей. Могилу такого мертвеца разрывали, подрезали ему пятки, вбивали в спину осиновый кол. Нередко колдунов хоронили с целым рядом предосторожностей: связав им руки, ноги, вниз лицом и т.п., чтобы помешать «вставать и ходить».