"Магия любви и черная магия" Александра Давид-Неэль

Гараб осторожно продвигался вперед, пытаясь разглядеть дорогу, которая спускалась к хижинам. Но вскоре путь ему преградила дверь, зажатая между скалами. Если Раму держали в плену на плато, им не удалось бы убежать по этой дороге. Следовало искать другой путь.

Стояла поздняя осень, и ночи были темными. Гараб нервничал, думая о том, сколько времени прошло с тех пор, как он покинул свою келью. Пока он ничем не смог помочь Раме.

Гараб был готов сразиться с бон-по, обитавшими на плоскогорье, но прежде необходимо было найти путь к отступлению. Мысль о том, что он угодил в западню, откуда ему не удастся выбраться и тем более спасти Раму, все больше угнетала Гараба.

Он повернул назад. Дорога петляла вдоль извилистого гребня, по краю пропасти, то вверх, то вниз и обрывалась у небольшого выступа. Внезапно Гараб увидел прямо перед собой низкую стену, закрывавшую вход в пещеру,[47] и чуть было не налетел на нее.

«Что это? Еще один скит? Живет ли тут кто-нибудь?» — спрашивал себя Гараб. Его положение становилось все более критическим: он оказался между бон-по с плоскогорья и монахами, которые, видимо, обитали в этой пещере. Но где же Рама?..

Неужели он его не найдет?

Гараб застыл в отчаянии, как вдруг из пещеры послышался стон. Он тут же подумал о Раме. Неужели его друг здесь? Один ли он или его стерегут?

Приблизившись к стене, Гараб услышал новый стон, вслед за которым до него донеслись тихие слова:

— Я больше не могу!.. На помощь!.. Выпустите меня отсюда!.. Сжальтесь надо мной!..

Он узнал голос Рамы. К кому же тот обращался?

Гараб толкнул тяжелую дверь, но она была укреплена снаружи железными засовами и висячими замками. Повсюду — как здесь, так и в случае с люком в храме — он встречал одни и те же меры предосторожности не против тех, кто приходит со стороны монастыря, а против узников, томящихся в потайных чертогах. Дверь пещеры была закрыта снаружи; следовательно, пещера являлась тюрьмой, и Рама находился здесь один либо с другими жертвами бон-по.

Гараб приник щекой к стене и позвал тихим голосом:

— Рама! Рама! Это я, Гараб; я пришел освободить тебя.

Ему пришлось дважды повторить свой призыв, прежде чем донесся слабый голос, в котором слышались волнение и надежда.

— Гараб! Спаси меня! Спаси меня!

Охваченный смятением Гараб задавался вопросом, каким образом взломать дверь или проделать отверстие в толстой стене.

Он снова услышал голос друга, который, казалось, звучал более уверенно:

— Гараб, ты не сможешь войти. Спрячься! Сейчас придет Великий Учитель бон-по; он приходит каждую ночь и остается здесь до утра. Он откроет дверь… Он приходит один… Прячься, прячься скорее!

— Ты спасен, Рама, мужайся! — ответил Гараб. — Я сейчас спрячусь.

Никогда еще, даже в ту пору, когда он сидел в засаде у пустынной дороги, по которой должен был пройти караван, ожидание не казалось Гарабу столь тягостным. Он спрашивал себя, не теряет ли драгоценное время, не следует ли ему попытаться сдвинуть камень в стене[48] или расшатать ее, вырыв под ней яму с помощью ножа. Придет ли в эту ночь Великий Учитель бон-по? Может быть, он существует лишь в больном воображении бедного индуса?

Гараб решил действовать, как вдруг вдали, на тропе, по которой он пришел, забрезжил слабый свет. Свет приближался, то исчезая, то вновь появляясь, и вскоре уже можно было различить, что он исходит от фонаря, который кто-то держит в руке. Вероятно, это был бон-по.

Гараб гадал, как ему поступить. Надо было дать бон-по открыть дверь, а потом помешать ее закрыть… Затем… Дальнейшее будет зависеть от Рамы.

Гараб не сомневался, что ему не составит труда повалить пришедшего на землю и связать его. У бывшего разбойника хватало опыта по этой части. Затем он сможет закрыть его в пещере, унести ключ с собой и убежать с Рамой. Убежать, но какой дорогой? Может быть, индусу это известно?

Бон-по приближался. Странная фигура возникла из темноты, и благодаря свету фонаря Гараб смог хорошо разглядеть ее.

Великий Учитель был человеком высокого роста и страшной худобы — сущий скелет в длинной темной мантии. Его лицо несколько напоминало лицо настоятеля монастыря, однако оно было еще более необыкновенным. У настоятеля были гладкая кожа и пронизывающий взгляд; те же черты превращали лицо Великого Учителя в маску, на которой вместо глаз пылали два жгучих луча.

Гараб был не робкого десятка, и все же это жуткое видение заставило его вздрогнуть.

Человек поставил фонарь на землю, достал из-под мантии ключ, отпер замок, отодвинул и снял железную перекладину, которая служила засовом, и открыл дверь. Из пещеры вырвался удушающий запах тлена, и Гараб чуть было не закричал от ужаса.

Бон-по взял фонарь и вошел в пещеру. Все его жесты были точны, размеренны и царственно спокойны; он едва слышно бормотал какую-то молитву.

Стараясь не шуметь, Гараб приблизился к открытой двери и заглянул в пещеру. Прежде чем что-то предпринять, он хотел убедиться, связан Рама или нет, способен ли друг оказать ему поддержку или же его пытали и он ослаб.

Гараб обвел взглядом пещеру, но кроме колдуна никого не увидел.

Некое каменное сооружение, напоминавшее большой прямоугольный стол, занимало почти все пространство под скалистыми сводами, оставляя вокруг себя лишь узкий проход. В верхней части этого стола, сделанной из железа, было просверлено множество больших отверстий. Это мог быть примитивный алтарь в честь какого-нибудь горного духа или демона.

Бон-по снял с себя одежду, и Гараб увидел его голое тело — скелет, обтянутый кожей. Колдун взял чайную ложку с длинной ручкой, которая лежала на выступе скалы, и опустил ее в одно из отверстий стола, собираясь что-то зачерпнуть. Он проделал это несколько раз, всякий раз выливая содержимое ложки на различные части своего тела и затем растирая рукой. Во время этой процедуры он продолжал тихо читать молитву.

«Где же Рама?» — спрашивал себя охваченный тревогой Гараб, задыхаясь от вони, которая стояла в пещере.

Бон-по снова зачерпнул что-то ложкой и, бережно держа ее в руке, обогнул стол, остановился у одного из его краев и наклонился вперед.

— Это подлинный эликсир бессмертия, — наставительно произнес он. — В нем разлита жизненная сила молодых и здоровых людей. Для непосвященных этот напиток является смертельным; для посвященного же, готового к его употреблению, он становится источником неиссякаемой энергии. Почтите за счастье, сын мой, что вы смогли внести свою лепту, став пищей для этого источника, который позволит Верховным Учителям сравняться с богами.

«С кем он говорит, — гадал Гараб, — я никого не вижу. Где же Рама?.. Ведь я слышал его голос. Неужели я схожу с ума?»

Колдун поднес ложку ко рту и что-то выпил; затем он снова склонился к столу.

— Ваши глаза еще открыты, — сказал он, — но не чувствуете ли вы приближение большого сна? Не принялись ли черви за ваши ноги? Вы хотели открыть нашу тайну, теперь она вам известна. Пожелайте же возродиться среди нас. Возможно, когда-нибудь вы тоже станете Учителем. В ожидании этого я благословлю вас тайным окроплением.

Он поднес ложку к столу, и Гараб увидел, как с нее упало несколько капель некоей жидкости.

В тот же миг из-под железной крышки раздался пронзительный крик.

— Ко мне, Гараб, ко мне! — звал невидимый Рама.

Забыв обо всем на свете, Гараб схватил железную перекладину, которую бон-по оставил у стены возле двери, бросился к колдуну и ударил его по голове изо всех сил.

Старик рухнул на землю.

— О Гараб, вытащи меня отсюда!.. Гараб! — взывал голос Рамы, доносившийся из-под стола.

«Они упрятали его в могилу!» — догадался Гараб.

— Подойди сюда, подними крышку, — стонал индус.

Гараб взглянул на распростертого на земле бон-по, по лбу которого стекала струйка крови. «Видимо, я проломил ему череп», — подумал он.

К нему вернулось всегдашнее хладнокровие.

— Я иду, — ответил он другу.

Гараб поднял с земли замок и ключ, которые колдун оставил у двери, и сунул их под платье.[49] Взяв в руку фонарь и не расставаясь с железной перекладиной, он обогнул стол, откуда доносился голос Рамы.

В одном из отверстий показалось лицо индуса, который лежал на спине; неподалеку от него сквозь другую дыру виднелось мертвенно-бледное, с синеватым оттенком лицо покойника и дальше, в глубине такого же отверстия, Гараб разглядел череп и разлагавшийся труп.

В каком же аду оказался его друг!

— Это полый стол, мы находимся под его крышкой; приподними ее, Гараб, — молил мученик.

Гараб положил руки на железную крышку и осмотрел ее. Она была такой тяжелой, что все попытки приподнять ее оказались тщетными. Видимо, крышку можно было снять только с помощью нескольких человек, предварительно освободив крюки, которые скрепляли это сооружение. Гараб решил приподнять тот угол, под которым был погребен Рама. Он яростно принялся за работу, действуя перекладиной как рычагом. Мало-помалу один из крючков сломался, и крышка поддалась. Гараб взял своего друга за плечи и вытащил его сквозь образовавшееся отверстие.

Обнаженный индус, забрызганный отвратительной зловонной массой, с трудом поднялся и прислонился к стене пещеры, не в силах держаться на ногах.

— Я был там, внутри, более трех дней, и все это время ничего не ел, — сказал он.

— Что значит «там, внутри»?

— Между двумя железными балками, куда колдуны помещают людей, чтобы они там умирали от голода и разлагались. Трупы никогда не убирают. Время от времени рядом с ними кладут живых. Жидкость, которую выделяют разлагающиеся тела, и является их эликсиром бессмертия.[50] Вот в чем заключается тайна Сосалинга. Теперь я ее знаю. Уведи меня отсюда, Гараб!

— Для этого я и пришел, — отвечал объятый ужасом Гараб. — Надень мантию колдуна. Нам пора уходить.

Гараб схватил одежду бон-по и помог Раме в нее облачиться. Затем он в последний раз взглянул на свою жертву.

— Он еще жив, — сказал Гараб, — надо его здесь закрыть.

Рама нетвердо стоял на ногах; шатаясь, он последовал за своим спасителем, который поставил перекладину на место и запер дверь на замок.

Друзья остановились на миг, с удовольствием вдыхая свежий ночной воздух после недавнего зловония.

— Знаешь ли ты дорогу, по которой можно отсюда выбраться? — спросил Гараб.

— Нет, меня привели сюда ночью.

— Это ужасно! — пробормотал Гараб.

— Но ведь ты знаешь дорогу?

— Я знаю лишь путь, которым пришел. Но мы не можем вернуться той же дорогой.

Гараб обошел косогор, нависший над окутанной тучами пропастью. Неясные очертания горных вершин виднелись во мраке. «Это конец, — подумал бывший главарь разбойников, — но мы должны сделать попытку убежать. Лучше сломать шею на этих скалах, чем медленно умирать в аду, созданном бон-по».

Он развязал свой широкий пояс и испытал его на прочность.

— Вот что заменит нам веревку,[51] — сказал Гараб другу. — Дай мне твой пояс.

Рама снял с себя пояс бон-по. Гараб отрезал от него две ленты, чтобы подпоясать себя и друга, и подвесил фонарь к оставшемуся куску. Затем он быстро осмотрел края косогора, водя над ними фонарем на веревке, чтобы отыскать наиболее подходящее место для спуска. В конце концов Гараб остановил свой выбор на каминге,[52] где росли чахлые деревья. Куда вела расщелина? К более пологому склону или в пропасть? Темнота не позволяла это увидеть.

— Рама! — воскликнул взволнованный Гараб. — Тебе еще далеко до спасения. Скорее всего, нас ждет смерть. Достаточно ли крепки твои ноги, чтобы удержать тебя во время спуска?

— Не знаю, — вполголоса ответил индус. — Я очень ослаб.

«Рама оставался без пищи более трех дней!» — вспомнил Гараб.

Он быстро развернул свой узелок, достал кусочек сушеного мяса и положил Раме в рот — его друг мог подкрепиться, но медлить было опасно.

— Это заглушит твое чувство голода, — сказал Гараб, — а позже я накормлю тебя по-настоящему, Пошли, уже пора. Я помогу тебе.

Головокружительный спуск начался. Гараб подвесил фонарь к поясу. Время от времени он спускал его на веревке, освещая путь. Ему приходилось то и дело оборачиваться, чтобы помочь Раме.

Наконец беглецы оказались на небольшом выступе отвесной скалы. Здесь не было никакой растительности и не за что было уцепиться.

Забрезжил рассвет.«Бон-по забеспокоятся, что их Великий Учитель не возвращается, — подумал Гараб, — и отправятся на его поиски в пещеру. Не обнаружат ли они нас?»

Становилось все светлее. У подножия скалы виднелись пастбища, полого спускавшиеся в долину. Внизу их ждало спасение, но как же туда добраться?

— Рама! — крикнул Гараб. — Это наш последний шанс, давай рискнем. Я привяжу тебя к себе и спущусь по скале.

— Хорошо, — ответил индус.

Гараб привязал друга двумя поясами к своей груди и спрятал кисти рук под длинными рукавами одежды, чтобы пе содрать кожу во время спуска. Он надеялся замедлить свою скорость, упираясь в скалу руками, ногами и спиной. Если бы он был один, то почти наверняка сумел бы спуститься, но вдвоем с Рамой это было сомнительно.

Однако спуск оказался менее тяжелым, чем предполагал Гараб. Скала была не такой гладкой, как представлялось на первый взгляд. Ему удалось замедлить темп и даже немного управлять своими движениями. Через несколько мгновений беглецы упали па площадку, покрытую дерном. Они оба сильно ушиблись, но были живы.

Гараб отвязал Раму и помог ему встать па ноги.

— В путь! — сказал он. — Возьми себя в руки, нам нужно поскорее уйти отсюда. На сей раз ты и в самом деле спасен.

Индус не отвечал. Выражение его лица показалось Гарабу странным. «Пора бы Раме поесть», — подумал оп.

Вскоре они миновали высокогорные пастбища и подошли к лесу. Силы Рамы были на исходе, и, несмотря на желание идти дальше, чтобы добраться до какой-нибудь деревни, Гараб понял, что пора сделать привал.

Они увидели глубокий овраг, по склону которого струился ручей; в этом месте друзья и решили остановиться.

Гараб надеялся, что когда Рама подкрепится, он немного восстановит свои силы. Бон-по вряд ли пустились бы в погоню по этой дороге, и если бы даже они догадались искать беглецов здесь, им пришлось бы отправиться в обход горы из Сосалинга. Гараб не сомневался, что их будут разыскивать: они с Рамой открыли страшную тайну, и бон-по постараются любой ценой их поймать и убить.

Рама немного поел, уступив настойчивым просьбам Гараба, и умылся, но он по-прежнему был не в силах продолжать путь.

— Я понесу тебя на спине сколько смогу, — предложил ему друг. — Время от времени я буду отдыхать, и нам наверняка удастся добраться до ближайшей деревни или фермы. Когда мы окажемся среди людей, бон-по не решатся на нас напасть.

— Нет, давай останемся здесь, — возразил индус.

Все доводы Гараба оказались бесполезными. Ему пришлось уступить и затаиться вместе с Рамой в овраге среди кустов, которые росли вдоль ручья.

— Послушай, — сказал Рама. — Я должен тебе рассказать… Один из целителей пришел в мою келью. «Наш Учитель хочет вас видеть», — сказал он. Я почувствовал, что стою на пороге тайны, в которую поклялся проникнуть. Мне хотелось поговорить с тобой, хотя бы предупредить знаком, но тебя не оказалось на месте, когда я заглянул в твою келью. Это обеспокоило меня, но из осторожности я не стал ничего писать на стене. Я последовал за врачом в храм, а затем в тайное святилище за алтарем. Когда я увидел люк и подземный коридор, то понял, что уже никогда не вернусь в Сосалинг. Ты пришел тем же путем?

— Да. Я вспомнил то, что когда-то рассказывал мне Анаг о молодом крестьянине, который пробрался в святилище.

— Другой дороги нет. Ты, наверное, заметил скиты на плато. Меня заперли в одном из них, и на следующий день пришел Великий Учитель и долго говорил со мной. Этот человек-призрак, которого ты уложил на месте, гнусный колдун, но также необыкновенная личность. Те, кто живет вместе с ним там, наверху, утверждают, что ему более тысячи лет. Он спит только один раз в двадцать пять лет. Его сон длится полгода без перерыва, и когда колдун просыпается, у него появляется сила мужчины в расцвете лет. Сейчас эти четверть века истекают. Я понял, что приближение очередной спячки начинает его пугать. Он боится заснуть, ибо знает, что, хотя ему удавалось так долго избегать смерти, он не обрел подлинного бессмертия и может в один прекрасный день не проснуться. Все его ученики достигли невероятного возраста, хотя намного уступают Великому Учителю в долголетии. Они также боятся смерти и стремятся навсегда от нее избавиться. Их великая и ужасная тайна, которую они скрывают в Сосалинге, вероятно, с незапамятных времен, заключается в эликсире бессмертия. Эти безумцы надеются, что в результате его длительного употребления произойдет чудо, которого не дождались другие монахи, также сказочно продлившие свою жизнь, и они, наконец, окончательно станут бессмертными. Ты видел эту омерзительную микстуру.

Как я уже говорил, они кладут между двумя железными балками живых людей, а не трупы, и так сильно зажимают их, что те не могут пошевелиться, и только их лица остаются открытыми. Однако никого не помещают туда насильно: обряд требует, чтобы люди добровольно подверглись этой страшной процедуре. Добровольно!.. Думаю, что бон-по пускают в ход колдовские чары, чтобы заставить свои жертвы на это пойти. Я, как тебе известно, преследую определенную цель. Я хочу оказаться по ту сторону смерти и постичь, где кончается призрачная игра, именуемая бытием и небытием. Великий Учитель сказал, что призвал меня, потому что, как ему стало известно, мои дни сочтены, жизнь уже покинула мое тело и «видимость жизни», которую я собой являл, также должна была вскоре исчезнуть.

— Но то же самое говорил мне настоятель Сосалинга! — вскричал Гараб. — Он советовал мне пожертвовать остатком моей нереальной жизни ради блага других, чтобы приобрести какие-то заслуги.

— Понятно, они и тебя хотели отправить в свою адскую лабораторию.

— Чтобы убедить меня в том, что моя жизнь окончена, настоятель заставил меня смотреть на запястье; я должен был увидеть, как моя кисть отделяется от руки.

— А! Они тоже заставляли тебя на это смотреть.

— Да, но они лгали… Сколько я ни смотрел, моя кисть составляла с рукой одно целое. Я жив, еще как жив… возможно, во мне больше жизни, чем в изверге, которого мы заперли в пещере.

Рама покачал головой.

— А я… я видел, как тонкая линия моего запястья оборвалась, и моя кисть отделилась от руки. Я скоро умру… я уже умер.

— Безумец! — вскричал не на шутку встревоженный Гараб. — Бон-по рассказывают эти небылицы, чтобы заморочить голову своим будущим жертвам. Ты такой же мертвец, как и я.

— Нет, я знаю, — отвечал индус. Он помолчал немного и продолжал: — Колдуны не говорили мне о пещерном склепе, а только о хижинах, где предаются медитации в темноте. Я чувствовал, что приближаюсь к разгадке тайны Сосалинга.

Я согласился, чтобы меня заперли в одной из таких хижин. Однажды ночью за мной пришли. Распевая магические заклинания и сжигая странные ароматические вещества, монахи привели меня к пещере и приказали раздеться. Затем они открыли дверь… Гараб, на столе не было верха. Передо мной, как и перед тобой, предстал весь этот кошмар. Рядом с предназначенным мне местом лежал еще живой человек. Он попытался подняться, чтобы выбраться из могилы, но у него не хватило сил. В его глазах застыло выражение дикого ужаса… По нему ползали крошечные черви… Гараб! Вот что я увидел. Это медленная смерть, ты чувствуешь, как она приближается, предвкушаешь ее, осмысливаешь, боишься… и, несомненно, побеждаешь ее. Ясный ум возвращает силы и формы, которые хотели уничтожить; жажда жизни берет верх над привычкой умирать. Гараб, я хотел пройти через это и стать победителем… Я презирал подлых глупых колдунов, и… я лег туда. На рассвете человек, лежавший рядом со мной, начал стонать; я почувствовал, как дрожь пробежала по его ноге, которая соприкасалась с моей ногой, а затем он затих. Вечером следующего дня явился Учитель и провел ночь в пещере. Он обращался ко мне, но я не отвечал. Я анализировал свои ощущения. Мало-помалу меня охватывал все возрастающий страх, и в конце концов он сломал меня. Я думал лишь о том, как бы выбраться оттуда, но знал, что спасения нет. Потом пришел ты, Гараб.

— Постарайся об этом забыть, думай о чем-нибудь другом, — сказал Гараб со слезами на глазах. — Давай уйдем отсюда. Поверь, тебе станет легче, когда вокруг будут люди. Голод затуманил твой разум, ты бредишь. Пойдем, попробуй сделать несколько шагов. Ничего не бойся, мое оружие со мной… Я был главарем разбойников, я умею драться. Бон-по меня не пугают.

Гараб не знал, что придумать. Ему было бесконечно жаль индуса, который, видимо, повредился в уме.

— Послушай, Гараб, — продолжал Рама. — Я струсил, не выдержал испытания. Я считал себя сильным, а оказался слабым. Слова, слова… Я убаюкивал себя словами и фразами. Если бы я продержался еще несколько дней, то, наверное, одержал бы победу и проник в тайну вечной жизни… Кто знает, почему все эти люди, кости или останки которых я видел, согласились остаться в этой пещере, почему лег туда тот, чье последнее содрогание я ощутил? Быть может, среди них были те, кто открыл великую тайну, не отвратительную тайну этих колдунов, а тайну тайн… Гараб, я должен вернуться, лечь на то место, с которого мне пе следовало сходить, и пройти весь путь, на сей раз до конца.

— Какой ужас! — вскричал Гараб. — Рама, опомнись, ты сошел с ума!

Индус замолчал, его била сильная дрожь, и тело его пылало.

«Кошмар, который он пережил, отразился на его рассудке, — думал Гараб. — Успокоится ли он, поймет ли, что нам надо спешить? Мы уже потеряли столько времени!»

Вскоре он услышал в лесу подозрительные звуки, частично заглушенные шумом ручья. Кто-то пробирался сквозь чащу, ломая сучья, с треском наступая на ветки, шурша сухими листьями.

— Рама, — прошептал Гараб на ухо другу. — Сюда идут. Возможно, это бон-по.

Шаги приближались.

— Я мысленно призывал их, — пробормотал индус. — Пусть они заберут меня, я хочу вернуться, продолжить испытание и победить.

— Замолчи, — велел Гараб. — Ты снова бредишь. Замолчи! Если они нас найдут, нам конец.

Послышались голоса. Мужчины переговаривались, остановившись неподалеку от оврага, в котором прятались беглецы.

— Они нас сейчас заметят, — тихо сказал Гараб. — Давай войдем в ручей и спрячемся среди камней, под водой, оставив только рты на поверхности. Им не придет в голову искать нас в этом месте. Подталкивая друга к воде, Гараб добрался с ним до середины потока, где находилась впадина, заполненная острыми камнями. Друзья нырнули в пенистую воду; схватив охапку листьев и веток, принесенных течением, Гараб водрузил ее на голову Рамы и на свою, и беглецы притаились за двумя соседними валунами.

Несколько человек вышли из чащи. Гараб понял из их разговора, что это бон-по, посланные за ними в погоню. Один из них подошел к оврагу, где только что прятались Рама и Гараб.

Индус барахтался, пытаясь вырваться из рук Гараба, который удерживал его под водой.

— Вернуться… Я хочу вернуться… пусти меня, — бормотал он. — Я хочу еще раз это испытать и победить! Я хочу узнать…

— Молчи! — шептал испуганный Гараб, опасаясь, что шум воды недостаточно заглушает голос безумца.

— Дай мне их позвать… Здесь… Я здесь… Я…

Раме удалось вырваться и высунуться из воды по пояс.

В мгновение ока Гараб схватил индуса и, стиснув плечи Рамы руками, окунул его с головой.

На берегу послышались шаги. Рама от

На берегу послышались шаги. Рама отбивался, и Гараб почти лег на него, чтобы удержать его под водой. Наконец шаги стали удаляться… Рама перестал двигаться и затих.

В лесу снова воцарилась тишина. Гараб приподнял голову друга. Широко раскрытые глаза индуса пристально смотрели на него, словно пытаясь выразить какую-то мысль, сообщить некую весть…

Рама!.. Что испытал, что узнал этот несчастный за те короткие мгновенья, когда обезумевший друг, в котором проснулся звериный инстинкт самосохранения, топил его, человека, которого он только что спас?

— Рама! Рама! Что я наделал! — в отчаянии рыдал убийца.

Настал вечер, а Гараб все сидел на берегу ручья. Прислоненный к скале Рама продолжал загадочно и нежно смотреть на него своими большими черными неподвижными глазами.

И когда мрак окутал дорогое лицо друга, положив конец их немому разговору, Гараб встал и побрел куда глаза глядят.

Глава VII

Мудрый отшельник на горе Амне Мачен. — Таинственные чужеземцы. — Плоть побеждает дух. — Убийство в пещере.

К востоку от безлюдных степных просторов северного Тибета среди бескрайних пустынных плоскогорий гордо возвышается одинокая гора. Местные пастухи называют ее Амне Мачен, или Мачен Пумра, и считают, что здесь обитает их божество. Гигантские горные конусы, которые вздымаются перед ее высокой, увенчанной вечными снегами вершиной, напоминают часовых на посту, а под основанием покоятся залежи золота. В этих местах провел свою юность Гэсар из Линга — герой тибетского народного эпоса, и сказочные сокровища, которые он открыл, согласно преданиям, могли и в самом деле быть золотом Амне Мачен.[53]

Неподалеку отсюда когда-то, во времена процветания, стояли палатки Гараба и паслись его стада. Отправившись в поход, гордый и бесстрашный предводитель прошел через весь этот край во главе отряда разбойников и в тех же пустынных просторах на закате к нему явилась Дэчема. Подобно раненому зверю, который возвращается в свою нору, Гараб, проведя более года в скитаниях и терзаясь угрызениями совести после преступления, совершенного почти бессознательно, пришел поклониться Дорджи Мигьюру — аскету, живущему на склонах Амне Мачен. Слава о мудром и суровом отшельнике разнеслась по всей стране. Говорили, что он наделен сверхъестественными способностями и силой. Многие стремились стать его учениками, но отшельник отсылал почти всех спокойно, но твердо; самым удачливым приходилось довольствоваться разрешением находиться поблизости от скита в течение нескольких недель, самое большое — нескольких месяцев.

Дорджи Мигьюр выслушал исповедь Гараба, как всегда, невозмутимо. Он научил его некоторым простейшим религиозным обрядам, посоветовал неукоснительно выполнять их и, снабдив Гараба житием Будды и рядом своих проповедей, разрешил ему вопреки обыкновению остаться на неограниченный срок в пещере, оборудованной под жилье, где обычно останавливались набожные миряне, приносившие аскету еду, либо посетители, приходившие за его духовными наставлениями.

Встреча с индусом в монастыре, события, происходившие во время его пребывания среди бон-по, и особенно потрясение, вызванное смертью Рамы, отвлекли внимание Гараба от Дэчемы, но у Амне Мачен мысли о возлюбленной снова посетили его, вытесняя все прочие заботы. Привычная обстановка, природа, напоминавшая ландшафт, на фоне которого он впервые увидел Дэчему, а также пейзажи, окружавшие их во время долгого путешествия к Ган-Тэсэ, воскресили в памяти бывшего предводителя разбойников прошлое и историю его любви. День ото дня Дэчема все больше овладевала его мыслями. Он вспоминал ночи, которые они проводили в объятиях друг друга под звездным небом, сладостный трепет, охватывавший его при соприкосновении с горячим телом любовницы, страстное желание, не дававшее ему покоя, и сводившее с ума наслаждение, которое она ему доставляла.

После побега из Сосалинга Гараб не хранил целомудрия. Этот мужественный красавец по-прежнему привлекал женщин; даже бедным бродягой он не испытывал недостатка в любовных приключениях. Но ни одна из тех, кого притягивал магический блеск больших глаз сына индуса, не смогла ни на миг затмить Дэчему.

Как и после первой ночи любви, Гараб с тревогой спрашивал себя, что было в ней такого особенного, что отличало ее от других женщин. Как и раньше, ему в голову приходили рассказы простых людей о сондрэма — девушках-демонах, которые играют в любовь с земными мужчинами.

Дэчема погибла, он видел, как ее унес поток. Однако что- то в глубине души говорило Гарабу, что она жива. Он снова и снова видел быструю, мутную и пенистую воду и две тонкие руки, скрывшиеся в тумане. Может быть, это были не женские руки, а дьявольское видение? Почему руки Дэчемы не ушли под воду вместе с пей? Дэчема!.. Кем же она была, если, как только он произносил ее имя, сердце его начинало трепетать и мучительное желание вновь овладевало его плотью?

Гараб отбивал бесчисленные ритуальные поклоны, которым научил его отшельник. Он повторял до изнеможения молитвы, выражая таким образом желания бодхисаттв,[54] которые отдают себя служению людям и облегчают их страдания.

Созерцательная жизнь была чужда темпераментному Гарабу. Ему исполнилось тридцать два года, и он был как никогда полон сил. Он не смог бы приспособиться к жизни отшельника, если бы не видел в ней средство для достижения определенной цели.

Бывший разбойник не стремился избежать кары за свои прегрешения. Гараб был слишком горд и презирал подобные сделки с совестью. Он посчитал бы за трусость всякую попытку уклониться от ответственности за свои поступки и был готов заплатить за них любую цену, но Дорджи Мигьюр указал ему идеальный путь.

— Забудьте о прошлом, — сказал Гарабу отшельник, — не сосредоточивайтесь на ошибках, которые вы совершили: раскаяние является одним из видов самомнения. Тот, кто предается ему, приписывает себе и своим действиям слишком важное значение. Все, что существует, все, что происходит, является следствием чрезвычайно запутанных причин. Сколько бы мы ни заглядывали в глубь веков, невозможно обнаружить истоки этих причин, представить себе причину, которая не являлась бы следствием другой причины. Итак, сын мой, вы сами и ваши поступки — всего лишь звенья этой вечной цепи, скрепленные с другими звеньями, которые, в свою очередь, нанизаны на другие звенья. Обратите свои помыслы к страданию, которое сопровождает человека в его странствиях по кругу бытия. Бодхисаттвы, которые смотрят на нее с мудрой прозорливостью, становятся наставниками, проводниками, лекарями невежественных, запутавшихся, охваченных огнем ненависти и зависти людей. Перестаньте оглядываться на прошлое, сын мой, стремитесь заслужить почетное право стать слугой этих бодхисаттв, следовать за ними, забывая про себя, горя желанием быть лишь орудием их милосердия, дабы сеять радость в этом мире, наводненном печалью и скорбью.

Гараб внимательно слушал отшельника. Все течения махаяны прославляют безупречных бодхисаттв; нет ни одного тибетца, который бы их не знал и не предавался бы благочестивым размышлениям о них. Гараб не был исключением. Он и раньше слышал проповеди заезжих лам на данную тему, но никто из них не говорил так убедительно, как Дорджи Мигьюр.

И вот ради того, чтобы обрести право утешать страждущих, приносить счастье обездоленным в этой и последующих жизнях, бывший гордый разбойник вел в пещере Амне Мачен суровую и благородную жизнь отшельника.

Но случилось так, что в силу таинственного хитросплетения бесчисленных причин и следствий, о котором упоминал Дорджи Мигьюр, одно заурядное происшествие повлекло за собой ряд событий, которые заставили Гараба расстаться со спасительной гаванью, где он так прочно обосновался.

Двое пастухов — учеников Мигьюра — пришли к Амне Мачен и принесли своему учителю еду. Как обычно, прежде чем предстать перед ним, они решили оставить свои одеяла и седла лошадей в пещере, служившей им пристанищем во время посещений. В этой пещере жил Гараб, которого они знали, так как один из них входил раньше в его банду.

Сначала пастухи подумали, что Гараб скрывается, и принялись его успокаивать. Со времени разгрома банды минуло около четырех лет, и все знали, что никто уже не собирался платить премию, обещанную за голову главаря. По их словам, Гараб мог спокойно возвращаться к своим товарищам: все были бы рады его видеть; они же ручались, что сообща соберут для него небольшое стадо из животных, которых пожертвуют друзья, чтобы он обрел прежнее состояние. Все понимали, что навлекли на себя беду, ослушавшись его приказа, и стремились загладить свою вину перед ним.

Гараб поблагодарил пастухов и сказал, что его тронула их забота. Затем он разъяснил им, что поселился в пещере не оттого, что боится наказания, а для того, чтобы вести святую жизнь под руководством мудрого аскета Дорджи Мигьюра и идти по стопам великих бодхисаттв, которые всегда готовы пожертвовать собой ради счастья людей.

Гараб вдохновенно, подобно тому как раньше он говорил о деньгах, пересказывал одну из самых трогательных проповедей отшельника; он разволновался и удивил своих друзей, которые не могли поверить своим ушам. Неужели перед ними стоял тот самый грубый вояка, который всего несколько лет назад весело вел их грабить караваны? Однако буддийские сказания часто повествуют о подобных превращениях. Они вспомнили житие Ангулималы, который был главарем разбойников, как и Гараб, и носил на шее ожерелье из тысячи ногтей, содранных с пальцев тысячи его жертв. Тот же самый Аигулимала повстречал Будду и, выслушав его, стал святым, достигшим наивысшей мудрости: архатом.

Покачав головой, оба пастуха почтительно пали ниц перед Гарабом, а затем попросили его благословить их.

Дэчема умирала от скуки в монастыре Самдэнлинг. Монашеская жизнь казалась ей лишенной всякого смысла. Она могла бы учиться, читая в келье многочисленные труды из библиотеки монастыря, излагавшие буддийское учение, либо постигать значение религиозных обрядов, расспрашивая настоятельницу — образованную женщину из хорошей семьи, которая постриглась в монахини после того, как стала вдовой. Но знания не интересовали Дэчему. Вся ее жизнь заключалась в одной-единственной мечте. Она предавалась ей еще в юности, осуществила ее, встретив Гараба, и теперь, когда смерть любимого положила мечте конец, молодая женщина утратила смысл жизни. Молчаливая, безучастная Дэчема смирилась с монотонными часами бездействия, мрачным монашеским одеянием и утраченной красотой, о чем свидетельствовала ее бритая голова. Она видела во всем этом наказание за неблагодарность по отношению к приемным родителям, которые вырастили ее, и эгоизм, заставивший ее отправиться на поиски выдуманного возлюбленного. Дэчема также считала это заслуженной карой за то, что она неправильно любила Гараба, любила за удовольствие, которое он ей доставлял, и в результате ускорила его гибель.

В то время, когда Гараб жил напряженной духовной жизнью, размышляя в своей пещере о подвигах идеальных служителей милосердия и готовясь последовать их примеру, дни Дэчемы, заполненные, как и у всех монахинь, бытовыми заботами, проходили уныло и бесцельно.

Дэчеме нередко приходилось бывать вместе с пожилыми монахинями в деревнях, собирая пожертвования. Однажды, через два года после ее появления в Самдэнлинге, ей велели отправиться с двумя другими монахинями к некоей богатой вдове, обещавшей преподнести в дар обители чай.

Ферма, где жила вдова, находилась неподалеку от реки, переход которой чуть было не закончился трагически для Дэчемы и Гараба.

Согласно обычаю, а также надеясь, что добрые дела позволят ей получить в грядущей жизни еще более значительное богатство, вдова предложила монахиням остаться у нее на два дня.

Оказавшись поблизости от места, где она неожиданно потеряла свою любовь, Дэчема стряхнула с себя оцепенение. В ней проснулось желание снова увидеть роковой брод, леса, в которых она блуждала в поисках Гараба, а также то место, где его шапка висела на утесе как неопровержимое доказательство гибели ее возлюбленного.

Ничего не сказав своим спутницам из опасения, что они попытаются ее удержать, Дэчема спозаранок покинула ферму и направилась к реке. Крестьяне, которых она встретила по дороге, указали ей путь к броду, и она подошла к нему, когда утро было в разгаре.

Стояла весна, сияло солнце, но снег в горах еще не начал таять. Мутная пенистая река, которую не могла забыть Дэчема, стала мелкой, чистой и прозрачной, и напугавший когда-то беглянку рев ее бурных вод превратился в ласковое журчание.

Лесная тропа привела женщину к берегу, где она стояла на коленях перед шапкой Гараба, где отрезала свои волосы и обрекла себя на унылую жизнь монахини.

Дэчема опустилась на колени, как и в тот печальный день, а когда поднялась, все еще держа руки сложенными на груди, ее взгляд упал на утес, на котором она заметила тогда некий синеватый предмет, отделанный чем-то блестящим и оказавшийся вблизи шапкой ее любимого с сине-золотым галуном…

Не грезится ли ей это? На выступе того же утеса трепетал выцветший бесформенный клочок материи. Заинтригованная Дэчема приблизилась к воде, сняла сапоги и вошла в реку. Ступая по камням, она дошла до утеса, протянула руку и прикоснулась к лоскуту. Это был обрывок фетровой шапки Гараба с еще видневшимися остатками золотого галуна.

Потрясенная Дэчема едва не упала с камня, на котором стояла. Внезапно молодая женщина прониклась уверенностью, заглушившей все прочие мысли: уцелевший лоскут означал одно — Гараб жив.

Где же oн? Дэчема и представить себе этого не могла, но знала, что разыщет его. Она встретила героя своих сновидений, пожертвовав всем, чтобы его разыскать, и теперь хотела найти его любой ценой.

Всего несколько шагов отделяли Дэчему от берега, но когда она ступила на него, решение созрело: она не вернется на ферму, где оставила своих спутниц, не вернется и в монастырь.

Прижимая к груди клочок шапки возлюбленного, Дэчема прошла вдоль берега к броду. Там она опять сняла сапоги, приподняла платье до колен и вошла в воду. Благодаря высокому росту, она почти не намочила платья при переходе реки.

Ступив на другой берег, женщина не подумала о том, что отправляется в опасный путь, покинув приют, где вела размеренную жизнь. Дэчема не имела ничего, кроме платья, в котором была, и главное, ничто не доказывало того, что Гараб жив. Однако подобные соображения даже не пришли ей в голову.

Беглянка ничего не ела со вчерашнего дня, но надеялась на милостыню, зная, что крестьяне не откажут в подаянии странствующей монахине. Она решила выдавать себя за паломницу. Тысячи паломников обоих полов круглый год шествуют по Тибету, направляясь к святым местам, чтобы испросить благословения лам, прославившихся своими добродетелями и необычайной мудростью; Дэчема была уверена, что, выдавая себя за паломницу, она не будет привлекать к себе внимание и сможет выжить.

Долог путь странника, который заходит в деревни, просит милостыню по домам и расспрашивает людей. У Дэчемы не было определенного маршрута. Она брела куда глаза глядят, как и раньше, когда сбежала из отчего дома, разыскивая мужчину своей мечты, которого потом встретила, потеряла и теперь хотела снова найти, чтобы уже никогда с ним не разлучаться.

Проскитавшись полгода неподалеку от реки, которая притягивала ее как магнит, она миновала область Га и добралась до Черку, по-прежнему не теряя надежды. Никто из тех, кого она расспрашивала в этих местах, не помнил, чтобы кто-то утонул во время наводнения, которое все прекрасно помнили, поскольку оно причинило огромный ущерб. Смертных казней в округе тоже давно не было.

Однако Дэчеме не удалось обнаружить следов Гараба.

Тогда она подумала, что пастухи племени, в котором он жил, могли знать, что стало с их бывшим предводителем. Может быть, он даже опять поселился среди них, когда минула опасность.

Дэчема вновь отправилась в путь, и прошло еще несколько месяцев, прежде чем она добралась до стойбищ Гараба.

За исключением разбойников, участвовавших в налете на монгольский караван около десяти лет тому назад, никто из пастухов никогда не видел Дэчему.

Они слышали, что Гараб возил с собой в Лхасу, а затем к Ган-Тэсэ необычайно красивую любовницу, в которую был страстно влюблен, но никому не приходило в голову, что между красоткой и жалкой изможденной монахиней, просившей милостыню в их стойбищах, было что-то общее.

Дэчема не решалась прямо спрашивать о Гарабе. Она полагала, что после разгрома банды прошло достаточно много времени и нависшая над Гарабом угроза миновала, но не была в этом уверена и соблюдала осторожность, что сильно затягивало поиски.

Наконец Дэчема узнала, что Гараба видели двое пастухов из племени, пастбища которого раскинулись на востоке, по дороге к Амне Мачен. По слухам, бывший предводитель разбойников сделался святым отшельником.

Дэчема покинула стойбище Гараба.

Поскольку странница кормилась подаяниями, она не могла отправиться прямо к Амне Мачен через бескрайние степные просторы, подобно купеческим караванам, и пошла окольным путем, стараясь держаться ближе к деревням. Таким образом прошло еще несколько месяцев.

Дорджи Мигьюр и сидевший у его ног Гараб слушали в скиту на склоне Амне Мачен рассказ некоего дрокпа, которого послали к отшельнику вожди племени, обитавшего в верховье Желтой реки.

Посланец принес тревожные вести, и пастухи просили у мудреца совета и помощи. В их краях объявились двое чужеземцев, непохожих друг на друга. У одного из них были светло-каштановые волосы, напоминавшие цветом тума (съедобный корень), и голубые глаза, как у больших собак, охраняющих палатки. Голова другого была покрыта золотыми нитями. Оба чужеземца были высокого роста, и человек с золотыми волосами выглядел гораздо моложе своего спутника.

Странных путешественников сопровождали пятеро слуг-монголов и двое китайцев, а также лошади и мулы, которые везли походные шатры и провизию. Золотоволосый человек бегло говорил на тибетском языке, а его спутник с собачьими глазами обычно прибегал к услугам переводчика-китайца, однако тот говорил, что иностранец с трудом изъясняется по-китайски.

Дрокпа узнали от слуг-монголов, двое из которых тоже знали тибетский язык, что чужеземцы недолго путешествовали вместе. Человек с собачьими глазами повстречал золотоволосого человека на северо-западе Цайдама, и тот рассказал ему, что остался один: его спутник умер несколько дней тому назад. Путешественник казался страшно удрученным. Он вез с собой небольшой шатер и несколько мешков со съестными припасами; у него было две лошади — его и умершего спутника, а также мул. Иностранцы говорили между собой на непонятном языке. Человек с золотыми волосами присоединился к другому чужеземцу вместе с двумя своими лошадьми и мулом. Ни монголы, ни китайцы не знали, откуда прибыли эти люди. Человек с собачьими глазами нанял их на севере, возле Суду;[55] что касается второго иностранца, о нем ни у кого не было никаких сведений.

Путешественники не ладили между собой. Частенько они разговаривали друг с другом на повышенных тонах, и по их жестам было ясно, что они ссорятся.

Человек с собачьими глазами заставлял монголов рыть глубокие ямы, и это им не нравилось. Он бил по скалам молотком, откалывая от них куски, собирал песок с речного дна и стряхивал его под струей воды в какую-то корзину, подобно тому как просеивают зерно.

Пастухи были страшно обеспокоены. Эти стучавшие по скалам чужеземцы могли рассердить обитавших там духов, и коль скоро они будут продолжать рыть ямы, то вытянут из земли все соки.[56] Тогда духи не будут больше давать дождя и примутся посылать людям болезни, наступит засуха и скот умрет с голода.

Пастухи умоляли Дорджи Мигьюра подсказать им, что они должны делать, чтобы уберечь племя от надвигавшейся беды.

Посланец пастухов пал перед отшельником ниц, молча ожидая его решения.

— Эти люди ищут золото, — заявил Дорджи Мигьюр. — Я видел недалеко отсюда, как китайцы из Ганьсу таким способом промывали песок, чтобы собрать частицы золота. Эти чужеземцы роют ямы, надеясь найти большие слитки чистого золота, сокрытые богами под Амне Мачен для Гэсара, который должен вернуться, чтобы истребить всех тех, у кого злое сердце.[57]

— Нельзя, чтобы они их нашли! — пылко воскликнул Гараб.

— Да, нельзя, — поддержал его посланец.

— Золото, предназначенное Гэсару, спрятано глубоко под Амне Мачен, — промолвил отшельник. — До него трудно добраться, и боги охраняют его.

— Вы не позволите этим людям завладеть золотом, господин отшельник. Вы также не позволите им продолжать рыть ямы, которые обезвоживают землю, и ломать скалы, где обитают духи. Вы не позволите им нанести вред нам и нашим стадам, — молил пастух, не переставая кланяться.

— Я постараюсь, — пообещал отшельник. — Я призову для этого богов и духов, которые сумеют положить конец проискам этих чужеземцев. Передай своим друзьям, что они могут не волноваться.

Пастух ушел. На следующий день Дорджи Мигьюр уединился в своей хижине, чтобы совершить тайный обряд, и Гараб удалился в пещеру.

Подобно всем жителям Тибета, Гараб знал, по крайней мере, частично, легенду о Гэсаре из Линга — короле-волшебнике, грозе демонов и поборнике справедливости. Он также верил в возвращение героя, который не умер, а лишь покинул этот мир, чтобы жить среди богов.

Сидя в одиночестве в своей пещере, он вспоминал некоторые подвиги Гэсара и сравнивал их с героическими деяниями бодхисаттв в буддийских сказаниях. И те и другие казались ему абсолютно одинаковыми. Побуждения и поступки этих необыкновенных личностей смешались в его голове. Бывший разбойник уже не отличал ратные подвиги от проявлений возвышенной доброты и воображал себя персонажем этих мифов, творящим добро твердой рукой, беспощадно карая виновных и освобождая их жертв.

Но какой бы разброд ни царил в его голове, одно было ясно: нынешний Гараб порвал всякие связи со своим прошлым. Считал ли он себя учеником святого или одним из соратников Гэсара, главное, что он отказался от своего прежнего «я» и занял место в героической шеренге «людских заступников».[58]

А Дэчема?.. Порой ее образ возникал среди образов бесстрастных мудрецов и рьяных правдолюбцев, населявших видения Гараба. Она неторопливо вставала в общий ряд либо появлялась внезапно, отодвигая прочие фигуры на задний план, и оставалась в поле видимости одна, взывая к нему и суля блаженство с нежной и лукавой улыбкой. В такие минуты Гараб падал с заоблачных высей в ад, где демоны, вооруженные раскаленными щипцами, терзали его плоть воспоминаниями о былых ощущениях.

Тибетцы, подобно индусам, верят в то, что мистические учителя-гуру способны проникать в мысли своих учеников. Гараб был убежден, что Дорджи Мигьюр видит его насквозь, и молча ждал, когда отшельник придет ему на помощь. В самом деле, мало-помалу Дэчема стала удаляться от него, появляясь все реже и реже, и память о ней понемногу стиралась. Поглощенный своими блистательными видениями, Гараб почти не замечал постепенного угасания грозного призрака своей любовницы. Наконец в его душе воцарился покой, который наполнил бывшего главаря разбойников гордостью и удовлетворением.

вернуться
55

Местное произношение названия китайского города Сучжоу на севере провинции Ганьсу.

вернуться
56

В Тибете распространено поверье, что рыть глубокие ямы — значит иссушать питательные соки земли, извлекая спрятанные в ней терма (сокровища). Лет двадцать тому назад (т. е. в 1920 г. — Примеч. ред.) правительство Далай-ламы отправило нескольких молодых людей в Англию для изучения современных наук и их практического применения. Двое студентов стали инженерами: один — специалистом по шахтам, другой — по дорогам. Вернувшись в Тибет, первый приступил к поискам залежей полезных ископаемых, но это вызвало такое недовольство у местных жителей, что власти запретили ему продолжать изыскания. Отлученный от своего ремесла инженер стал монахом. Его коллеге — строителю дорог — тоже не повезло. Тибетцы заявили, что их вполне устраивают тропы для мулов. Из студентов, вернувшихся на родину, смогли заняться делом только электрик и один из его приятелей, который ныне руководит изготовлением оружия и производством денег.

вернуться
57

Жители Тибета продолжают ждать возвращения своего героя в этот мир, где он должен основать царство справедливости. Недавно я слышала, как образованные тибетцы говорили, что, согласно предсказаниям, подтверждаемым некоторыми последними событиями, возвращение Гэсара произойдет через тридцать девять лет. Многие монголы также ждут возвращения Чингисхана. Несмотря на то, что место захоронения прославленного завоевателя до сих пор неизвестно, в Эдзин Орд стоит храм, где находится серебряная рака, в которой якобы покоятся его останки. Монголы совершают паломничество к этому храму в апреле.

вернуться
58

Тибетское выражение.

Однажды, когда Гараб пришел к Мигьюру, аскет окинул его пронизывающим взглядом.

— Ты никогда не пытался, — спросил он, — удержать падающий или ускользающий от тебя предмет, который в конце концов, когда ты был уже близок к успеху, вырывался из твоих рук?

— Да, как-то раз… — отвечал Гараб. — Это была собака. Ее уносила река, она плохо плавала и выбилась из сил. Это случилось в пору моей юности, когда я возвращался из леса с охапкой хвороста, перевязанного веревкой. Я снял с себя пояс, привязал к веревке и бросил свою ношу в реку. Надеялся, что животное ухватится за ветки и мне удастся вытащить его на берег. Бедная собака уже почти выбралась, взобралась на вязанку, и я думал, что она спасена, но тут она не удержалась, и течение унесло ее.

Отшельник молчал, а Гараб не осмелился ни о чем спрашивать. Только со временем он понял, в чем дело.

В то время как отшельник, запершись в своей хижине, приступил к сложным ритуалам, а Гараб упивался в пещере мечтами о своих грядущих подвигах во имя блага людей, караван чужеземцев приближался к Амне Мачен. Однажды вечером он остановился у подножия горы, где и был разбит лагерь.

На следующий день человек с собачьими глазами, который возглавлял караван, разрешил своим слугам отдохнуть, объявив, что на следующий день им предстоит охота. Некоторые из них должны были получить ружья, чтобы выслеживать и убивать горных коз, из голов которых он собирался изготовить чучела; другим предстояло выполнять обязанности загонщиков.

Этот приказ вызвал у слуг недовольство. Монголы узнали от пастухов соседних стойбищ, что на склонах Амне Мачен живет святой отшельник. Места, где обитают аскеты-созерцатели, считаются священными, и любое насилие там строго воспрещается.

Охотиться поблизости от скита означало не просто совершить преступление, а нанести тяжкое оскорбление местному святому. Монголы не желали подвергать себя наказанию за подобный грех в этой и грядущих жизнях. Посоветовавшись, они решили изложить свои доводы человеку с золотыми волосами, который понимал по-тибетски.

В тот же день Гараб, отправившись к ручью за водой, обнаружил палатки, разбитые накануне вечером. Он немедленно побежал предупредить отшельника, и тот попросил его из-за закрытой двери:

— Посмотри, что делают эти люди, и узнай, какие у них планы. Потом расскажешь мне об этом.

Гараб прибыл в лагерь, когда монголы собирались отправиться к золотоволосому чужеземцу. Его неожиданное появление возбудило любопытство: «Кто он? Откуда пришел?»

— Я не странник, — отвечал Гараб. — Я живу на горе возле моего учителя, отшельника Дорджи Мигьюра. Возможно, вы о нем слышали.

Разумеется, все знали имя анахорета; пастухи, рядом со стойбищем которых разбили лагерь путники, немало рассказывали им о святости Дорджи Мигьюра и сотворенных им чудесах. Монголам было известно, что святой обитает где-то на горе, но они не подозревали, что остановились рядом с его скитом. И тут же у них вырвался вопрос, который немедленно задал бы на их месте любой из верующих ламаистов:

— Можно ли видеть Дорджи Мигьюра? Можем ли мы получить его благословение?

— Уже несколько дней мой учитель находится в суровом скиту,[59] — ответил Гараб, — я сам его не вижу и разговариваю с ним через дверь. Но даже если вам не позволят к нему войти, вы можете преклонить колено перед скитом, и он даст вам благословение. Скажите, друзья, что вы здесь делаете? Откуда вы пришли и куда направляетесь? Моему учителю передали, что вы сопровождаете двух чужеземцев.

Монголы сообщили Гарабу то, что они знали о двух путешественниках. Но все это уже было известно отшельнику в пересказе посланца пастухов. В заключение Гараба известили о намечавшейся охоте.

— Вам нельзя этого делать! — вскричал он. — Дорджи Мигьюр — посланец бодхисаттв. Он не ест животной пищи и не носит меховой одежды. Зимой, когда дикие животные с трудом находят себе пропитание, они, даже медведи, приходят к его жилищу; хотя запасы пищи святого не слишком велики, он всегда дает им поесть. Видимо, духи обеспечивают его всем необходимым, чтобы он мог творить добро. Вы понимаете, что если вы будете убивать животных, которые чувствуют себя в безопасности на этой горе, то навлечете на себя проклятие моего учителя?

— Мы не станем этого делать! — вскричали монголы, окончательно утвердившись в своем решении.

Они сказали, что как раз собирались попросить чужеземца с золотыми волосами отговорить начальника каравана от его намерения.

— Я пойду вместе с вами, — немедленно решил Гараб, не желавший упускать случая повидать чужеземцев, о которых его просил разузнать Дорджи Мигьюр.

Золотоволосый чужеземец сидел на траве перед своим низким шатром и курил сигарету, рассеянно глядя перед собой. Он немного удивился, завидев направлявшихся к нему монголов, но улыбнулся двоим из них, которые понимали по-тибетски, и дружелюбно поинтересовался, что привело их к нему.

Обрадованные хорошим приемом слуги рассказали ему о причине визита. Несмотря на то что святой отшельник жил совсем рядом, их хозяин собирался охотиться. Он хотел, чтобы одни из них убивали диких коз, а другие стали загонщиками.

— А мы этого не желаем, — резко закончили свою речь монголы.

В другом случае они, несомненно, вели бы себя менее решительно, но речь шла об их спасении, о судьбе их будущих жизней. Гараб грозил им проклятием святого чудотворца; разве могли эти простые люди пренебречь подобной опасностью?

— Поговорите с хозяином вместо нас, — попросили они в заключение.

— Я хотел бы вам помочь, — флегматично отвечал чужеземец, — но это ни к чему не приведет. Если он вбил себе что-то в голову, то все черти преисподней вместе взятые не заставят его передумать. А это кто? Я его раньше не видел, — спросил чужеземец, заметив державшегося в стороне Гараба.

— Это ученик великого аскета Дорджи Мигьюра, скит которого находится рядом с нашим лагерем. Дорджи Мигьюр — святой, никто не сравнится с ним в милосердии; зимой он кормит диких зверей; даже медведи едят из его рук.

Монголы уже начали преувеличивать заслуги отшельника. Чужеземец заинтересовался услышанным.

— О! — сказал он. — Я хотел бы поговорить с тобой, ученик святого. Не уходи. Я передам все возражения вашему хозяину, — добавил он, обращаясь к монголам.

Палатка чужеземца с собачьими глазами находилась на довольно большом расстоянии от палатки его спутника, но тем не менее до слуг донеслись яростные раскаты голоса хозяина, говорившие о том, что он не слишком приветливо встретил их посланца.

Вскоре золотоволосый чужеземец вернулся, насвистывая.

— Я предупреждал вас, друзья, — сказал он. — Ваш хозяин не хочет ничего слушать. Завтра вы будете охотиться.

— Нет! — вскричали слуги. — Мы не будем охотиться. Пусть он охотится один, если посмеет.

— Может быть, следует ему помешать? — решил спросить один из монголов.

— Ну-ну, — весело сказал чужеземец. — Поступайте как знаете, друзья. Меня это не касается. Я не стану охотиться, чтобы не рассердить отшельника.

Затем он обратился к Гарабу:

— Нельзя ли посетить твоего учителя?

— Он в суровом скиту, — сказал Гараб, — но я передам ему ваше желание и сообщу ответ.

— Ну а пока садись, давай поговорим немного. Ты не против?

— С радостью, — отозвался Гараб.

— Я принесу вам чай, — сказал один из монголов.

Ни в Тибете, ни в Монголии никто не мыслит беседы без этого напитка.

— Кто он, этот отшельник и твой учитель? — спросил чужеземец.

И Гараб, повторяясь и путая различные понятия, принялся долго и обстоятельно излагать всевозможные учения, цитировать мудрецов, рассказывать о бодхисаттвах и поборнике справедливости Гэсаре из Линга, который создаст вместе с грядущим Буддой (Майтреей) царство всеобщего благоденствия. В заключение он сказал, что хочет удостоиться чести стать помощником тех, кто принесет всем людям счастье и покой.