Блаватская Елена Петровна

Блаватская Елена Петровна

Борис Цырков

Елена Петровна Блаватская

КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА

Елена Петровна Блаватская, основательница современного теософического движения, родилась в Екатеринославе, городе на Днепре (ныне Днепропетровск), 31-го июля 1831 г. по юлианскому, или так называемому старому стилю, который тогда был принят в России. По григорианскому календарю дата её рождения приходится на 12-е августа. Её родителями были полковник Петр Алексеевич фон Ган и Елена Андреевна Ган, урождённая Фадеева, известная романистка, умершая совсем молодой. Её бабушкой с материнской стороны была княгиня Елена Павловна Долгорукая; женщина в высшей степени одарённая, она была известна своими научными трудами. По линии бабушки родословная Блаватской восходит к княжескому роду Рюриковичей, предки её со стороны отца принадлежали к Макленбургскому графскому роду Hahn von Rottenstern-Hahn. Рано осиротевшая Елена воспитывается в доме бабушки и дедушки по матери.

Елена была необыкновенным ребёнком и рано стала ощущать, что отличается от окружающих. Своими незаурядными психическими способностями она изумляла домашних и друзей. Крайне своевольная, Елена не признавала никаких авторитетов, однако была наделена очень чуткой натурой и самыми разнообразными дарованиями. У неё были блестящие способности к языкам, она превосходно играла на фортепиано и рисовала, кроме того была отважной наездницей, бесстрашно совершавшей верховые прогулки на полуобъезженных лошадях, — она вообще необыкновенно тонко чувствовала природу. Ещё в детстве она начала сознавать, что её жизнь станет каким-то высоким служением, что ею руководят, её оберегают. Елене было всего восемнадцать, когда она вышла замуж за немолодого уже Никифора Васильевича Блаватского, назначенного незадолго до свадьбы вице-губернатором Еревана; поступок этот в действительности был продиктован желанием обрести полную независимость. Она никогда не воспринимала своё замужество всерьёз, этот брак так и остался фиктивным. Через несколько месяцев она бежит из дома и путешествует по Турции, Египту и Греции, живя на деньги, которые ей присылает отец. В 1851 г., когда ей исполняется двадцать лет, в Лондоне она встречает того, кого знает по своим детским видениям — посвященного с Востока, из раджпутов, Учителя Морью, или М. — под этим именем он стал впоследствии известен среди теософов. Он поведал Елене о том, что ей предстоит совершить, и с этого момента она безоговорочно подчиняется его руководству — и на пути внутреннего оккультного совершенствования, и во внешней деятельности.

Вскоре после этой встречи она садится на пароход, который отплывает в Канаду, чтобы совершить полное приключений путешествие по США, Мексике, Южной Америке и островам Вест-Индия, а в следующем, 1852 году, уже спешит в Индию, — мимо мыса Доброй Надежды и через Цейлон. Её первая попытка проникнуть в Тибет кончается провалом. В 1853 г. она возвращается в Англию, успев побывать ещё и на Яве. Следующим летом она снова едет в Америку и с караваном переселенцев совершает переход через Скалистые Горы. В конце 1855 г. она вновь отправляется в Индию, посетив по дороге Японию и британскую колонию Стрейтс-Сетлментс. И вот теперь ей наконец удаётся проникнуть в Тибет через Кашмир и Ладакх, где под руководством Учителя она проходит определённые этапы своей оккультной подготовки. В 1858 г. она возвращается в Европу, посещает Францию и Германию, далее едет на родину, в Россию, неожиданно объявившись в своём семействе на Рождество, а потом некоторое время гостит у сестры во Пскове. С 1860 по 1863 гг. она странствует по Кавказу, переживая очень мучительный духовный и физический кризис, и обретает в итоге полный контроль над своими оккультными способностями. Осенью 1863 г. она снова покидает Россию и много путешествует по Балканам, Египту, Сирии и Италии. Не исключено, что тогда же она ещё раз проникает в Тибет, но для прочего мира все её передвижения этого периода сокрыты завесой тайны. В 1870 г. она возвращается в Грецию, оттуда плывёт в Египет и терпит кораблекрушение близ острова Спеце, но её спасают; затем она добирается до Каира, где основывает Societe Spirite, которое, однако, вскоре распадается. Далее она странствует по Ближнему Востоку и в 1872 г. на короткое время возвращается к своим родным в Одессу. Весной 1873 г. по указанию Учителя она едет в Париж, а затем и в Нью-Йорк; 7 июля 1873 г. она сходит на американский берег. Примерно к этому же времени относится начало её общественной деятельности. В ту пору Блаватской исполняется сорок два года, она наделена многими, самыми невероятными психическими и оккультными способностями, которые целиком подчиняются её контролю. Как позднее отмечают те, кто занимался её обучением, она была лучшим доступным инструментом для совершения задуманной ими работы — представить миру в новой форме, хотя и в общих чертах, древнюю Теософию, "Знание, которое накапливалось веками, которое уточнялось и выверялось многими поколениями мудрецов...", это родительское древо истины, имевшее многочисленные ветви и побеги в виде религий, больших и малых. В задачу Блаватской входило, с одной стороны, бросить вызов укоренившимся представлениям и догмам скомпрометировавшей себя теологии, и, с другой, — оспорить не менее догматические воззрения науки своего времени. Правда, к тому моменту в этом двойном ряду фортификаций уже была пробита брешь, и произошло это благодаря спиритуализму, который захлестнул тогда всю Америку. Как говорила сама Е. П. Блаватская: "Я была послана доказать реальность существования феноменов и выявить ошибочность спиритуалистической теории относительно духов".

Вскоре после прибытия в Нью-Йорк Е. П. Б. обретает истинного друга и помощника в лице полковника Хенри Стила Олькотта, юриста, человека высоких нравственных достоинств, который приобрёл известность в годы Гражданской войны благодаря своей безупречной службе. К ним примыкает Уилльям Куон Джадж, молодой ирландский адвокат, сыгравший впоследствии выдающуюся роль в теософическом движении. 7-го сентября 1875 г. преимущественно стараниями Блаватской, Олькотта и Джаджа, а также ещё нескольких человек была создана организация, которую нарекли Теософическим Обществом, так как перед ним ставилась цель содействовать распространению древних учений Теософии, или той Мудрости в делах Божественных, которая послужила духовной основой для многих великих философских систем прошлого, таких как неоплатонизм, гностицизм и античные школы мистерий. 17 ноября 1875 г. президент-основатель полк. Олькотт официально известил о создании Общества, и с тех пор эту дату принято считать днём его основания. Провозгласив целью Общества "собирание и распространение знаний о законах, управляющих Вселенной", Основатели вскоре изложили задачи более детально; и претерпев лишь несколько незначительных редакционных поправок, они остаются всё теми же:

1. Создание ядра Вселенского Братства Человечества без различия рас, вероисповедания, пола, касты или цвета кожи.

2. Содействие изучению сравнительной религии, философии и науки.

3. Исследование необъяснённых законов Природы и сил, сокрытых в человеке.

В сентябре 1877 г. в нью-йоркском издательстве J.W. Bouton'a вышел в свет первый монументальный труд Е.П. Блаватской "Разоблаченная Исида", и первый тираж в тысячу экземпляров был распродан в течение двух дней, оказав мощное воздействие на умы читающей и мыслящей публики. По мнению нью-йоркской Herald-Tribune, книга явилась одним из "выдающихся творений века", другие газеты и журналы высказались в таком же духе. Очертив предмет оккультных наук и историю их развития. "Разоблаченная Исида" раскрывает природу и происхождение магии, корни христианства, ошибки богословия и заблуждения признанных научных авторитетов, трактуя их в свете тех тайных учений, которые золотой нитью проходят через века, проявляясь время от времени в виде различных мистических движений. Сегодня этот труд столь же актуален, как и в те дни, когда он впервые увидел свет, и всё так же велика потребность в его новых изданиях.

8 июля 1878 г. Е. П. Блаватская стала первой русской женщиной, принявшей американское гражданство, это событие получило самую широкую огласку на страницах различных газет.

Проработав ещё три года в США, Е. П. Блаватская и полк. Олькотт отбывают в Бомбей, в Индию, где устраивают штаб-квартиру Общества. Вскоре с ними знакомится Алфред Перси Синнетт — в то время редактор правительственной аллахабадской газеты "The Pioneer". Это знакомство оказалось чрезвычайно важным. Синнетт всерьёз заинтересовался учением теософического движения и его деятельностью, вследствие чего Е. П. Блаватская дала согласие на попытку установить контакт посредством переписки между ним и двумя адептами, оказывавшими содействие движению — Учителем Морьей и Учителем Кут Хуми, из кашмирских браминов. Переписка продолжалась с 1880 по 1884 гг., и многочисленные ответы этих мудрецов на вопросы Синнетта и другого англичанина, А. О. Хьюма, были впоследствии опубликованы в виде книги под названием "The Mahatma Letters to A. P. Sinnett" (Письма Махатм к А. П. Синнетту), London, 1923. Оригиналы писем Учителей хранятся в Британском музее как большая ценность, но к ним можно получить доступ с особого разрешения Отдела редких рукописей.

Посетив многие города и селения Индии, основатели возвращаются в Бомбей и в октябре 1879 г. приступают к изданию первого теософического журнала The Theosophist (выходящего по сей день), редактором которого становится Е.П. Блаватская. В это время Общество быстро расширяется, к нему примыкает ряд выдающихся людей из Индии и других стран. В мае 1880 г. основатели едут на Цейлон, где полковник Олькотт начинает работу по возрождению буддизма в этой стране. Они оба принимают "панча шила", то есть официально становятся буддистами, — факт, который Олькотт впоследствии объяснил как "формальное подтверждение наших давних убеждений". В мае 1882 г. в Адьяре, близ Мадраса, было куплено поместье, куда в конце года переезжает штаб-квартира Общества. Адьяр вскоре становится центром всемирной деятельности, и основатели вместе с небольшой группой соратников отдаются ей целиком. Предпринимаются поездки в самые отдалённые районы Индии, основываются филиалы, принимаются посетители, ведётся обширнейшая переписка, готовятся к публикации в основанном незадолго до этого теософическом журнале ценнейшие научные материалы. Эти труды преследовали цель пробудить в индусах интурес к тем духовным ценностям, которые заключали в себе древние Священные Писания их родины. В 1884 г. полк. Олькотт отбывает в Лондон с петицией к Британскому правительству от буддистов Цейлона. Е. П. Блаватская, состояние здоровья которой в это время резко ухудшилось, едет в Европу вместе с ним. После недолгого пребывания в Париже и Лондоне осенью она поселяется в Германии, в Эльберфельде, и с головой уходит в работу над "Тайной Доктриной". Между тем в Адьяре иезуиты спешно готовят заговор, в котором участвуют двое слуг Е. П. Б., Алексис и Эмма Куломы. В конце декабря Е. П. Б. возвращается в Адьяр, чтобы на месте ознакомиться с ситуацией. Она намерена предъявить судебный иск супругам Куломам за грубую клевету о якобы мошенническом характере производимых ею феноменов. Однако другие члены, стоящие во главе Общества, по разным причинам решают не предавать это дело огласке, и Е. П. Б., не добившись справедливости, в марте 1885 г. уезжает в Европу, чтобы уже никогда не вернуться в Индию.

Как выяснилось впоследствии, всё это "дело" было целиком состряпано иезуитами, ненавидевшими и Общество, и Е. П. Б. Обвинения были построены на поддельных, частично и полностью, письмах, написанных якобы Е. П. Блаватской и содержавших указания относительно того, как устраивать всевозможные фальшивые феномены, — письмах, с которыми непредвзятым исследователям не дозволили ознакомиться.* В конце концов все эти злобные нападки самым губительным образом отразились на здоровье Е. П. Блаватской. Сначала она поселяется в Вюрцбурге, в Германии, затем перебирается в Остенде, а весной 1887 г. по приглашению английских теософов переезжает в Лондон. Не обращая внимания на своё вконец пошатнувшееся здоровье и всяческие злоключения, она всё так же упорно работает над своим великим трудом; он был завершен и опубликован в двух больших томах в октябре 1888 г. Помогали Блаватской Бертрам Китли и д-р Арчибалд Китли, они переписывали и редактировали рукописи, они же и финансировали издание. "Тайная Доктрина" венчает литературную деятельность Е. П. Блаватской, это эпохальное творение только теперь начинает обретать признание выдающихся умов современности, и не приходится сомневаться в том, что в двадцать первом веке оно встретит ещё больший отклик и получит самую высокую оценку.

* Через сто лет после этих событий Общество Психических Исследований дезавуировало свой знаменитый "Отчёт", объявлявший Блаватскую шарлатанкой, как необъективный — прим. ред.

Так как Е. П. Блаватская к тому времени фактически утратила всякий контроль над своим первым журналом "The Theosophist", то в 1887 г. она основывает в Лондоне ежемесячный журнал "Lucifer", который, как гласит надпись на его титульном листе, был задуман, чтобы "осветить предметы, сокрытые во мраке". Всего вышло двадцать томов этого периодического издания, после чего ему на смену пришло "The Theosophical Review".

В 1889 г. европейская штаб-квартира Общества обосновывается в Лондоне, Сент-Джонз-Вуд, на Авеню-Роуд 19, и здесь Е. П. Б. пишет "The Key to Theosophy" (Ключ к Теософии), "изложение Этики, Науки и Философии, для изучения которых и было основано Теософическое Общество"; "The Voice of the Silence" (Голос Безмолвия), жемчужину теософической литературы, произведение, в которое вошли переводы избранных отрывков из священной восточной книги золотых правил, которую она выучила наизусть за время своего оккультного обучения в Тибете.

В 1888 г. Е. П. Блаватская основывает Эзотерическую Секцию, для более глубокого изучения эзотерической философии, и пишет "Наставления" для тех, кто занимался в этой секции.

Е. П. Блаватская скончалась 8 мая 1891 г. во время эпидемии гриппа, которая в те дни свирепствовала в Англии; её останки были преданы сожжению в Воукингском крематории в Суррее.

Непредвзятое знакомство с жизнью Е. П. Б., её трудами, беззаветным служением Истине, её духовными способностями и достижениями раскрывает перед нами величественный облик женщины, которая по праву считается одним из величайших адептов в истории западной цивилизации, прямым посланником Транс-Гималайского Братства.

Мэри К. Нэф

"ЛИЧНЫЕ МЕМУАРЫ Е. П. БЛАВАТСКОЙ"

(пер. с англ. Л. Крутиковой и А. Крутикова)



ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА-СОСТАВИТЕЛЯ

Эта книга предназначена для тех, кто интересуется оккультизмом и его современной интерпретацией. Автор-составитель постаралась собрать и изложить в хронологическом порядке все события, факты и опыт яркой, сильной, загадочной и прекрасной жизни Елены Петровны Блаватской. В предисловии к своей книге "Разоблаченная Изида" Е.П.Б. писала: "В процессе работы свои мысли я сравниваю с брусочками и пластинками из дерева различной формы и цвета, как в детской игре "casse tete" (головоломка). Я прикладываю их друг к другу и стараюсь получить в результате красивую геометрическую фигуру". Применив этот метод, я сложила факты ее жизни, используя различные источники. Сбору материалов и тщательному их анализу было посвящено семь лет.

Началось же все в 1927 году, когда г-н К.Джинараджадаса пригласил меня приехать в Адьяр. Там по указанию д-ра Анни Безант мне было поручено разобрать и систематизировать архивы Теософического Общества. Для выполнения поставленной задачи потребовалось перебрать массу бумаг, книг, газет, журналов, писем и брошюр. Вскоре мне стало очевидным, что в архивах Теософического Общества хранится большое количество документов, связанных с Е.П.Б., с помощью которых можно было заполнить многие пробелы в ее биографии. По предложению д-ра Джорджа Арундейла я опубликовала серию статей о жизни и деятельности Блаватской. Написав затем эту книгу, я во-первых, выражаю надежду, что в ней создан правдивый портрет Е.П.Б., который завершают неизвестные ранее детали и штрихи. Во-вторых, книга отчасти проливает свет на великую науку Оккультизма. Е.П.Б. часто спрашивала: "Разве трудно поверить тому, что человек должен развивать свои новые способности и чувства, ближе соприкасаясь с природой?" И отвечала: "Вся логика эволюции учит нас этому правильному выводу". Я благодарна д-ру Анни Безант и д-ру Джорджу Арундейлу за предоставленную возможность исследовать архивы Теософического Общества. Значительное количество использованных в этой книге материалов получено из данного источника. В сносках они помечены как "Архивы" и "Альбомы". Я также благодарна м-ру Тревору Баркеру за возможность использовать его книги "Письма Махатм к А.П.Синнету" и "Письма Е.П.Блаватской А.П. Синнету" и д-ру Евгению Роллин Корсону за такую же возможность относительно его книги "Некоторые неопубликованные письма Е.П.Блаватской". И наконец, хочу выразить искренню признательность мисс Константин Ришбит из Аделаиды, которая помогла осуществить издание этой книги.

Глава 1
ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ДЕТСТВО

"Мое детство? В нем баловство и проказы с одной стороны, наказания и ожесточение с другой. Бесконечные болезни до семи-восьми лет, хождение во сне по наущению дьявола. Две гувернантки — француженка мадам Пенье и мисс Августа София Джефрис, старая дева из Йоркшира. Несколько нянек, и одна наполовину татарка. Родилась в Екатеринославле в 1831 году. Солдаты отца заботились обо мне. Мать умерла, когда я была ребенком". [14, с.149]

Следует добавить, что в то время ей было одиннадцать лет. "Мисс Джефрис... пришла в отчаяние от своей ученицы, и девочку опять отдали ее нянькам почти до шести лет, после чего ее с младшей сестрой отправили к отцу. В течение следующих двух или трех лет маленькие девочки находились под опекой ординарцев отца; старшая всегда предпочитала их общество компании женщин. Военные брали их везде с собой и всячески баловали как "детей полка". [20, с.17]

Госпожа Блаватская продолжает: "Странствовали с отцом и его артиллерийским полком до восьми-девяти лет, иногда навещая бабушку и дедушку. Когда мне исполнилось одиннадцать лет, бабушка взяла меня к себе. Жила в Саратове, где дедушка был губернатором, а прежде он занимал эту должность в Астрахани и под его началом было несколько тысяч (80 тыс. или 100 тыс.) калмыцких буддистов". [14, с.150]

"В детстве я познакомилась с ламаизмом тибетских буддистов. Я провела месяцы и годы среди ламаистских калмыков Астрахани и с их первосвященником.

...Я была в Семипалатинске и на Урале вместе со своим дядей, владельцем обширных земель в Сибири у самой границы с Монголией, где находилась резиденция Терахан Ламы. Совершала также путешествия за границу, и к пятнадцати годам я узнала многое о ламах и тибетцах" [8, ХХ, с.190].

Старый друг семьи, Е.Ф.Писарева говорила: "У Е.П.Б. очень интересное происхождение — среди ее предков были французы, немцы, русские. Ее отец принадлежал к роду наследных макленбургских принцев Ган фон Роттенштерн-Ган. Ее мать была правнучкой гугенота Бандрэ де Плесси, изгнанного из Франции по религиозным причинам; в 1784 году его дочь вышла замуж за князя Павла Васильевича Долгорукого; их дочь — княжна Елена Павловна Долгорукая вышла замуж за Андрея Михайловича Фадеева — это была бабушка Елены Петровны Блаватской, которая воспитывала рано осиротевших детей своей дочери. Она была выдающейся, высококультурной и исключительно образованной женщиной необыкновенной доброты; она переписывалась со многими учеными, например с м-ром Мурчесоном, президентом Лондонского Географического Общества, и другими известными ботаниками и минералогами...

Она знала пять иностранных языков, прекрасно рисовала и была во всех отношениях замечательной женщиной. Свою одаренную натуру она передала дочери — Елене Андреевне, матери Елены Петровны. Елена Андреевна писала романы и рассказы, была известна под псевдонимом "Зинаида Р." и пользовалась широкой популярностью в 40-х годах. Многие горевали из-за ее ранней кончины, а Белинский посвятил ей несколько лестных строк, назвав ее "русской Жорж Санд".

Я много слышала о семье Фадеевых от Марии Григорьевны Ермоловой, обладавшей прекрасной памятью и хорошо знакомой с ними по Тифлису, где ее муж в 40-х годах был губернатором. Она вспоминала Елену Петровну как весьма одаренную, но очень своенравную девочку, не подчинявшуюся никому. Их семья пользовалась высокой репутацией, особенно о бабушке окружающие были самого хорошего мнения, и хотя она почти не выезжала с визитами, весь город приходил к ней "засвидетельствовать свое уважение". Кроме дочери Елены Андреевны, ставшей женой артиллерийского офицера Гана, и другой дочери (в браке Витте) у нее было еще двое детей: Надежда Андреевна и Ростислав Андреевич Фадеевы...

Рано осиротев, Елена Петровна большую часть своего детства провела у своего деда Фадеева, вначале в Саратове, а затем и в Тифлисе. Летом вся семья выезжала в летнюю резиденцию губернатора — большой старинный особняк, окруженный садом с множеством таинственных уголков, прудом и глубоким оврагом, за которым до самого берега Волги простирался густой лес. Пылкая девочка наблюдала загадочную жизнь природы; она часто разговаривала с птицами и животными. Зимой же кабинет ее ученой бабушки был самым интересным местом, разжигающим даже менее богатое воображение. В этом кабинете было много удивительного: чучела различных животных — оскаленные морды медведей и тигров, а также изящные маленькие колибри, совы, соколы и ястребы, и над ними под самым потолком огромный орел раскинул свои величественные крылья. Но самым впечатляющим был белый фламинго, вытянувший, как живой, свою длинную шею. Когда дети приходили в кабинет бабушки, они садились верхом, как на коня, на белого тюленя и в сумерках им начинало представляться, что чучела оживали и приходили в движение, а маленькая Елена Петровна рассказывала им многие страшные и захватывающие истории, например о фламинго, чьи бело-розовые крылья, казалось, были забрызганы кровью.

Кроме видимой всеми части природы она наблюдала и кое-что другое. С раннего детства маленькая ясновидящая видела какого-то величественного индуса в белом тюрбане. Она знала его так же хорошо, как своих родных, и называла своим Хранителем. Она часто говорила, что он всегда спасал ее во всех бедах.

Один из таких случаев произошел, когда Блаватской было 13 лет. Лошадь, на которой она ехала верхом, внезапно испугалась и встала на дыбы. Девочка была выброшена из седла и повисла, запутавшись в стременах. Все то время, пока не остановили лошадь, она чувствовала, что чьи-то руки поддерживают ее тело.

Другой похожий случай произошел в более раннем возрасте, когда она была совсем еще маленькой. Ей очень захотелось лучше рассмотреть одну картину, которая висела высоко на стене и была прикрыта белым покрывалом. Она попросила снять покрывало, но ее желание не исполнили. Тогда однажды, когда девочка была одна, она пододвинула к стене стол, поставила на него еще один маленький столик и на нем установила стул. Затем взобралась на этот стул, одной рукой опираясь на стену, а другой схватила за край покрывала. Но тут потеряла равновесие и больше уж ничего не помнила. Когда же она пришла в себя, то увидела, что лежит на полу, здоровой и невредимой, а оба стола и стул стоят на своих прежних местах. Единственным свидетельством, подтверждающим, что это событие действительно имело место, были следы ее маленьких ручек на пыльной стене под картиной". [23, январь, 1913, с.503]

Предоставим г-же Блаватской продолжить рассказ о своем детстве: "Поездка в Лондон? Впервые я была в Лондоне вместе с отцом в 1844, а не в 1851 году... Отец привез меня в Лондон для занятий музыкой. Позднее брала уроки музыки у старого Мошеле. Жили мы где-то недалеко от Пимлико — но я за это не поручусь". [14, с.150]

А.П. Синнет пересказывал забавный случай, происшедший во время ее первого приезда в Лондон: "Что касается ее знаний английского языка, то здесь ее самолюбию был нанесен тяжелый удар. Говорить по-английски ее учила первая гувернантка мисс Джефрис; но на юге России не очень разбирались в диалектных тонкостях. А так как гувернантка была родом из Йоркшира, то стоило мадемуазель Ган начать говорить, как это вызвало дружный смех среди ее знакомых. Смесь йоркширского диалекта с екатеринославским производила столь комический эффект, что мадемуазель Ган вскоре решила, что больше не станет подобным образом развлекать своих друзей и оставила попытки освоить английский язык". [20, с.38]

Госпожа Блаватская продолжает: "Мы с отцом провели неделю в Бат и целыми днями были оглушены колокольным звоном. Я захотела проехать верхом по-казацки, но он мне не разрешил, и я закатила истерику. Он благословил небеса, когда мы наконец вернулись домой. Путешествовали два или три месяца по Франции, Германии и России. В России наш экипаж преодолевал за день 25 миль". [14, с.150]

"В письмах, написанных по-французски, мы добавляли de к своей фамилии — как благородные. Если же фамилия писалась по-немецки, то добавляли von. Мы были и мадемуазель de Han и von Han. Мне это не нравилось, и я никогда не ставила de к фамилии Блаватского, хотя он и был знатного происхождения; его предок, гетман Блаватко оставил две ветви — Блаватских в России и Графов Блаватских в Польше.

Что еще? Отец был капитаном артиллерийского полка, когда женился на моей матери. После ее кончины он оставил службу в чине полковника. Служил в 6-й бригаде и имел чин помощника капитана уже по выходе из Пажеского Корпуса. Дядя Иван Алексеевич фон Ган был директором департамента портов России в Санкт-Петербурге. Первая его жена demoiselle d'honneur (достойная дама) — графиня Контоузова, en secondes noces (во втором браке) он был женат на еще одной достойной даме (правда изрядно высохшей) — мадам Чатовой.

Дядя Густав в первом браке был женат на графине Адлерберг, дочери генерала Броневицкого и т.д. и т.д. У меня нет нужды стыдиться своих родственников, но мне стыдно, что я Блаватская, и если бы я приняла британское подданство и стала какой-нибудь миссис Снукс или Тафматтон, то, как говорят здесь, "целовала бы за это руки". Я не шучу. В противном случае я не смогу вернуться в Индию". [14, с.150]

"Моя сестра Вера на три года младше меня. Сестра Лиза родилась от второго брака моего отца; он женился, насколько я помню, в 1850 году на баронессе фон Ланге. Года через два она умерла. Лиза родилась, не помню точно, но кажется в 1852 году. Моя мать умерла через шесть месяцев после рождения моего брата (Леонида) в 1840 или 1839 году, точно не помню". По сведениям ее сестры Веры Желиховской, более точной в датах, их мать умерла в 1842 году. Желиховская писала: "Наша мать Елена де Ган, nee (урожденная) Фадеева умерла в возрасте 27 лет. Несмотря на раннюю кончину, она успела завоевать литературную известность, позволившую назвать ее "русской Жорж Санд" одному из наших лучших критиков — Белинскому. В шестнадцать лет она вышла замуж за Пьера де Гана, артиллерийского капитана и вскоре полностью отдалась воспитанию детей.

Старшая дочь, Елена, была не по годам очень развитым ребенком и уже с раннего детства обращала на себя внимание всех окружающих. Она не признавала никакой дисциплины, не прислушивалась к наставлениям воспитателей, обо всем имела собственное мнение. Она была исключительно оригинальной, самоуверенной и отчаянной. Когда после смерти нашей матери мы стали жить у ее родственников, наши учителя теряли с Еленой всякое терпение, но несмотря на ее пренебрежительное отношение к урокам, их поражала необыкновенная одаренность, особенно легкость, с которой она изучала иностранные языки и ее музыкальные способности. Ей были свойственны все черты характера мальчишки, как хорошие, так и дурные; она любила путешествия и приключения, презирала опасности и была абсолютно равнодушной к указаниям старших.

Перед самой кончиной... мать очень беспокоилась о дальнейшей судьбе своей старшей дочери, и для этого беспокойства были все основания. "Ну что ж, — говорила мать, — может оно и к лучшему, что я умираю: по крайней мере, не придется мучиться, видя горькую участь Елены! Я совершенно уверена, что доля ее будет не женской и в жизни ей суждено много страдать".

Какое верное пророчество!" [14, с. 160; 15, ноябрь, 1894]

Глава 2
РЕБЕНОК-МЕДИУМ

Блаватская описала следующий случай: "Вспоминаю одну из своих гувернанток. У нее была привычка прятать фрукты пока они не сгнивали в ящиках ее письменного стола. Эти ящики были постоянно полны подгнивающими фруктами. Она была уже немолодой и однажды заболела. В то время моя тетя, в доме которой я тогда жила, вычистила все эти ящики и выбросила испорченные фрукты. Эта больная, близкая к смерти женщина вдруг попросила, чтобы ей дали одно из любимых ею "поспевших" яблок. Все прекрасно поняли, что она под этим подразумевала, и моя тетя сама пошла в людскую распорядиться, чтобы дали ей какое-нибудь гнилое яблоко. И вдруг сообщили, что больная скончалась. Тетя моя бросилась бегом наверх, а я и некоторые из служанок побежали за ней. И вот когда мы проходили мимо комнаты, где стоял ее письменный стол, тетя в испуге вскрикнула. Мы поспешили за ней и увидели, что гувернантка моя стоит в комнате и ест яблоки, а потом она исчезла. Когда же мы вбежали в спальню, то на постели увидели умершую и рядом были сиделки, которые ни на минуту ее не оставляли... Так реализовалась последняя мысль умирающей. Это совершенно правдивый рассказ о том, что я видела сама". [23, апрель 1884]

Еще рассказывает Блаватская: "В течение примерно шести лет (в возрасте от восьми до пятнадцати) ко мне каждый вечер приходил какой-то старый дух, чтобы через мою руку письменно передавать различные сообщения. Это происходило в присутствии моего отца, тети и многих наших друзей, жителей Тифлиса и Саратова. Дух этот (женщина) называл себя Теклой Лебендорф и подробно рассказывал о своей жизни. Родилась она в Ревеле, вышла замуж. Рассказывала о своих детях: захватывающую историю старшей дочери З. и о сыне Ф., который покончил с собой. Иногда и сам этот сын приходил и рассказывал о своих посмертных страданиях. Старая дама говорила, что она видит Бога, Деву Марию, толпы ангелов. Двух из ангелов она представила нам всем, и к великой радости моих родных ангелы обещали охранять меня и т.д., и т.д.

Она сама описала свою смерть, дала адрес лютеранского священника, который дал ей святое причастие.

Рассказывала и о некоем прошении, которое она подала царю Николаю, и я записала текст его слово в слово, своим почерком, моей детской рукой.

Так я писала в течение примерно шести лет, четким, старинным почерком и на немецком языке (язык, которому я никогда не обучалась и на котором я и теперь еле говорю), и на русском. Все это составило бы с десяток томов.

Тогда это еще не называли спиритизмом и считали одержанием. Так как священника нашей семьи интересовал этот феномен, то и он часто приходил на наши вечерние сеансы, окропив, однако, себя предварительно святой водой.

Один из моих дядей поехал в Ревель и выяснил, что там действительно жила когда-то очень богатая женщина, Текла Лебендорф. Из-за распутной жизни своего сына она разорилась, уехала к своим родственникам в Норвегию и там скончалась. Мой дядя узнал также, что сын ее покончил жизнь самоубийством в каком-то небольшом поселке на побережье Норвегии (все точно, как у духа).

Когда мой дядя вернулся в Петербург, он разыскал в министерском архиве упомянутое прошение Лебендорф и сравнил его с записанным мною. Оказалось, что оба они идентичны, включая даже пометку царя, которую я с полной точностью репродуцировала, как искусный гравер или фотограф.

Был ли это дух миссис Лебендорф, водивший моей рукой? Или это был дух ее сына Ф., записавший через меня своим почерком его посмертные страдания?

Казалось бы, что все это было лучшим доказательством того, что человек живет после смерти и что он имеет возможность посещать после смерти землю и общаться с живущими.

Но в действительности это было не так.

Примерно через год после приезда моего дяди в Санкт-Петербург, когда возбужденные умы успокоились, Д., офицер, служивший в полку моего отца, приехал в Тифлис. Он знал меня еще пятилетним ребенком, играл со мной, показывал свои семейные портреты, позволял мне рыться в своем письменном столе, играть с письмами и т.д. Среди многих вещей он часто показывал мне миниатюру старой дамы с белыми локонами, в шляпе и в зеленой шали. Это была его старая тетя, и он дразнил меня, говоря, что однажды и я буду такой же старой и некрасивой.

Не стоит рассказывать всю эту длинную историю, короче говоря, Д. был племянником Л., сыном ее сестры.

Он часто бывал у нас (тогда мне было четырнадцать лет) и однажды попросил, чтобы нам, детям, разрешили прийти к нему в гости. Мы отправились к нему вместе с гувернанткой. Над его письменным столом я увидела миниатюру его тетки — моего духа! Я совсем забыла, что когда-то в детстве видела ее и узнала в ней того духа, посещавшего меня в течение шести лет и писавшего моей рукой.

"Это, это дух! — воскликнула я, пораженная, — это миссис Текла Лебендорф". "Конечно, это моя старая тетя, но неужели ты помнишь те старые вещи, с которыми когда-то играла?" — спросил Д., ничего не знавший о моем духе.

"Я хочу сказать, что вижу вашу умершую тетю, если это ваша тетя, каждую ночь вот уже несколько лет, она приходит и пишет через меня".

"Умершую?" — усмехнулся он. — "Но она не умерла. Я только что получил от нее письмо из Норвегии", — и он стал подробно рассказывать о ней.

В тот же день мои тетки посвятили Д. в тайну моего медиумизма. Трудно передать изумление Д. и удивление моих почтенных тетушек, неосознанных спириток.

Затем выяснилось не только то, что его тетя не умерла, но и что сын Ф., больной рассудком только пытался покончить с собой, его рану залечили, и в то время он работал в Берлине в какой-то конторе.

Но кто же был тот, диктовавший, кто давал такие точные сведения, например, о своей смерти, страдании сына после самоубийства и т.д.? Несмотря на полную идентичность это не были духи достопочтенной миссис Теклы Лебендорф или ее неуравновешенного сына Ф., так как оба они были еще живы.

"Это дьявол", — сказали мои набожные тетки. "Дьявол, конечно", — подтвердил священник.

Один из братьев объяснил мне, что это была моя ментальная деятельность. У меня были врожденные сверхнормальные психические способности, хотя я тогда и не подозревала об этом.

Когда я играла с портретом старой госпожи, с письмами и другими вещами, мой пятый принцип (можно назвать его животная душа, физический ум или еще как-нибудь) читал и видел в них все в астральном свете. Все это запечатлелось в моей дремлющей памяти, хотя я не сознавала этого. После многих лет неожиданный случай, какая-нибудь ассоциация восстанавливала в уме связь с давно забытым, вернее — никогда сознательно не воспринятым. Мало-помалу ментал выследил эти видения в астральном свете, втянулся в личные, индивидуальные ассоциации и эманации госпожи Лебендорф. И так как медиумический импульс был дан, ничто уже не могло его остановить, и ей надо было передать то, что она видела в астральном свете.

Необходимо вспомнить, что я была слабым и болезненным ребенком и обладала сверхнормальными психическими способностями, которые могли развиться при дальнейшей тренировке, но в том возрасте не использовались, не имея физической свободы между материей и духом. По мере того, как я росла, набирая силу и здоровье, мой ум становился привязанным к моей физической оболочке так же, как и у других людей, и феномены исчезли.

Откуда такая точность, как смерть матери, самоубийство сына, его посмертные страдания, — трудно объяснить.

Но с самого начала все вокруг меня были убеждены, что этот дух принадлежал мертвому человеку. Кто был лютеранский священник, совершивший последний печальный обряд, я так и не узнала, — возможно, я слышала какое-то имя или прочитала о нем в книге, соотнесенное с обрядом похорон.

О самоубийстве, вероятно, было написано в письмах или же оно предстало передо мной в астральном свете и в моем сознании утвердилась его смерть. Несмотря на ранний возраст, я хорошо знала, каким грехом считалось самоубийство, и мой ментал подсказал его посмертные страдания. Конечно, не обошлось без Бога, Девы Марии и ангелов — таких привычных в нашем благочестивом доме.

Что было выдумкой, а что реальностью, я не осознавала. Пятый принцип трудился как мог, мой шестой принцип, или духовное начало, духовное сознание, еще дремал, а седьмой принцип, можно сказать, у меня в то время вообще не существовал". [11, с.120]

Глава 3
В ДОМЕ ДЕДУШКИ

"Пять лет, которые Блаватская провела в доме своего дедушки, оставили в ней глубокий след, повлиявший на всю ее дальнейшую жизнь. Мисс Джефрис уехала, и у детей появилась другая гувернантка — скромная молодая девушка родом из Англии, на которую никто из детей не обращал никакого внимания. В том же положении были еще регент из Швейцарии и гувернантка-француженка... Дикие леса окружали огромную усадьбу, где проводили летние месяцы бабушка и дедушка мадемуадель Ган. Только гуляя в лесах или на норовистом коне с казацким седлом девочка чувствовала себя абсолютно счастливой". [20, с.20, 21]

Любимая тетя Блаватской, Надежда Фадеева, писала о ней следующее: "С раннего детства Елена отличалась от обыкновенных детей. Очень живая, невероятно одаренная, полная юмора и отваги, она удивляла всех своим своеволием и решительностью поведения. Было бы большой ошибкой обходиться с ней как с другими обыкновенными детьми. Ее беспокойный и очень нервный темперамент, ее неразумное тяготение к умершим и в то же время страх перед ними, ее страстная любовь и любопытство в отношении всего неизвестного, скрытого, необыкновенного, фантастического и, более всего, ее стремление к независимости и свободе, которое никто и ничто не могло обуздать, — все это, соединенное с необычайно богатым воображением и исключительной чувствительностью, показывало, что ее воспитателям надо применять к ней особые методы воспитания...

Малейшее противоречие вызывало в ней раздражение, доходящее часто до конвульсий. Когда же вблизи не было никого, кто мог бы помешать ей, девочка могла часами, а иногда и днями, спокойно сидеть и что-то сама себе, как полагали люди, шептать и одна, в темном углу, рассказывать об удивительных случаях, сверкающих звездах и других мирах. Ее гувернантки называли это глупыми выдумками. Любое поручение, какое ей давалось, она не выполняла, любой запрет она немедленно переступала. Ее няня серьезно верила, что ребенок одержим всеми семью духами зла и непокорности. Ее гувернантки были в своем роде мученицами. Лишь лаской можно было подействовать на ее необузданный характер.

Уже в детстве окружающие только портили ее характер — льстивым отношением слуг и преданной любовью родных, которые все прощали "бедной сиротке". Позже, в юности, ее своенравный характер открыто восстал против всех общественных правил. К мнению окружающих она не проявляла ни малейшего уважения. Как это было в 10 лет, так и тогда, когда ей стало 15. Она ездила верхом в казацком мужском седле! Ни перед кем она не склонялась, ни общепринятые традиции, ни мнения окружающих не могли ее в чем-нибудь сдержать. Она не поддавалась ничему и никому.

Как это было в детстве, ее симпатии были всегда на стороне людей невысокого положения. Ей всегда нравилось играть больше с детьми своих слуг, чем с детьми, равными ей. В детстве за ней постоянно следили, чтобы она не убегала из дому и не дружила с оборванными уличными мальчишками. Так же и в дальнейшем она была совершенно равнодушной к так называемому "дворянству", к которому она по рождению принадлежала". [20, с.19,20]

Была все же одна женщина, которая в известной мере могла совладать с этим ребенком, у которой хватало на это ее огненного Долгоруковского темперамента. Это была ее бабушка по Долгоруковской линии. Полковник Олькотт в своей книге "Страницы старого дневника" описал один случай:

"В детстве ее темперамент не поддавался какому-либо послушанию, так как отец ее после смерти жены всячески баловал дочь, прямо боготворил ее. Когда в 11 лет она оказалась под руководством своей бабушки по материнской линии, то была предупреждена, что такой неограниченной свободы для нее уже не будет.

Однажды раздраженная Елена закатила пощечину своей няне. Когда об этом узнала бабушка, ребенка привели, расспросили и она признала свою вину. Тогда бабушка велела зазвонить в колокол, чтобы собрались все слуги, и сказала своей внучке, что она ударила беспомощного, ниже ее стоящего человека, который не смеет сам себя защитить, что она вела себя недостойно и что она должна просить прощения у няни и поцеловать ее руку. Вначале девочка сильно покраснела и хотела возражать. Но тогда старая дама сказала, что если сейчас же девочка не послушается, то со стыдом будет отослана обратно, и прибавила, что благородный человек не отказывается исправлять ошибку, совершенную им в отношении слуги, особенно такой, которая своим преданным служением заслужила доверие своих господ. Будучи от природы великодушной и всегда внимательно относившейся к стоящим ниже ее людям, девочка залилась слезами, упала перед няней на колени и поцеловала ее руку, прося прощения. Ясно, что после этого случая вся прислуга молилась на нее". [18, т.III, с.9]

В книге "Детские воспоминания, собранные для моих детей" писательница Желиховская (Вера — сестра Елены Петровны) вспоминала:

"Дача, на которой мы жили в Саратове, была старым, громадным зданием с подземными галереями, давно покинутыми ходами, башнями и укромными уголками. Это был скорее полуразрушенный средневековый замок, чем дом постройки прошлого века. Нам было разрешено в сопровождении слуг обследовать эти старые "катакомбы". Мы в них нашли больше битого бутылочного стекла, чем костей, и больше паучьих сетей, чем железных цепей, но в каждой тени, отраженной на стене, нашему воображению чудились какие-то духи.

Однако Елена не ограничилась одним-двумя посещениями, оказалось, что это страшное место она сделала своим убежищем, где укрывалась от учебных занятий. Много времени прошло, пока это убежище не было обнаружено. Каждый раз, когда Елена исчезала, на поиски ее посылали большую группу прислуги во главе с тем или иным "жандармом", человеком, который не побоялся бы выловить ее силой. Из сломанных столов и стульев она соорудила в углу, под окном, закрытым решеткой, некое подобие башни. Там она долго пряталась, читая книгу с разными легендами, которая называлась "Мудрость Соломона".

Раза два ее лишь с большим трудом удалось найти где-то в сыром коридоре, так как, стараясь избежать погони, она зашла в лабиринт и там заблудилась. Но это ничуть не испугало ее, ибо она утверждала, что никогда не бывала там одна, а всегда в обществе своего "маленького горбуна" — ее товарища по играм.

Она была сверх меры нервной и чувствительной, во сне громко говорила и часто ходила во сне. Случалось, что ее находили ночью крепко спящей в далеких от дома местах, и когда ее уносили наверх в ее комнату, то она при этом не просыпалась. Однажды, когда ей было 12 лет, ее нашли в таком состоянии в одном из подземных коридоров, разговаривающей с каким-то невидимым существом.

Она была совершенно необыкновенной девочкой, по природе двойственной: с одной стороны — боевой, озорной, упрямой, с другой же стороны — мистически настроенной, со стремлением ко всему метафизическому. Ни один мальчишка школьного возраста не был таким озорным, совершающим самые невообразимые проказы, какой была она. Но когда кончались шалости, ни один ученый не мог бы быть более прилежным в своих занятиях. Ее нельзя было оторвать от книг, которые она прямо глотала, днем и ночью. Казалось, что вся большая домашняя библиотека не сможет удовлетворить ее жажду знаний.

У дома был старинный, запущенный сад, вернее парк, с разрушенными и полуразрушенными беседками и другими строениями. Сад этот постепенно переходил в девственный лес с еле заметными тропинками, покрытыми мхом, где столетиями не ступала нога человека. Этот лес славился тем, что в нем скрывались беглые преступники и дезертиры. И вот, когда "катакомбы" уже перестали гарантировать Елене безопасность, она нашла себе убежище в этом лесу.

Воображением, вернее тем, что все мы тогда считали воображением, Елена была наделена с самого раннего детства. Часами она могла рассказывать детям моложе и старше ее невероятные истории с уверенностью очевидца, который знает, о чем он говорит.

Будучи в одних случаях храброй, бесстрашной маленькой девочкой, в других — она была охвачена сильным страхом, порожденным ее же галлюцинациями. Она говорила, что ее преследуют "ужасные, светящиеся глаза", часто боялась неживых предметов. Никто на это не обращал внимания, а многим ее поведение казалось смешным. В таких случаях она крепко зажимала глаза и отчаянно кричала, пугая весь дом, и старалась укрыться от взгляда "привидения", за которое она принимала какую-нибудь висящую одежду или мебель.

Иногда на нее находил приступ смеха. Она объясняла, что этот смех вызван шалостями ее невидимого друга. Невидимых друзей своих игр она находила в каждом укромном уголке, в каждом кусте нашего старого парка. Зимой, когда наша семья переезжала в город, она с этими друзьями играла в большой гостиной в нижнем этаже дома, который с полуночи до утра всегда пустовал. Несмотря на запертые двери, Елену много раз находили ночью в этом темном помещении, иногда в полусознательном состоянии, иногда крепко спящей, но никогда она не могла объяснить, как она туда попала из нашей общей спальни, которая была в верхнем этаже.Таким же таинственным образом умудрялась она пропадать и днем. После долгих поисков ее находили тогда в каком-нибудь никем не посещаемом месте. Однажды ее нашли на темном чердаке, под самой крышей, среди голубиных гнезд. Возле нее толпились сотни птиц, и она объяснила, что она "укладывает их спать" (по законам "Мудрости Соломона"). И, действительно, на ее руках были голуби, которые, если и не спали, то во всяком случае были неподвижными, как бы одурманенными.

Иногда после многих часов поисков ее обнаруживали в бабушкином зоомузее доисторических ископаемых, птиц и животных, в серьезной беседе с чучелом крокодила или тюленя. Елена объясняла, что голуби воркуют ей интересные сказки, а также и другие птицы и животные, когда она с ними одна, передают ей интересные рассказы, взятые из их жизни.

Для девочки вся природа была одушевленной. Она слышала голос каждой вещи и приписывала вещам сознание, существование в них скрытых сил, которые видела и слышала только она одна. Так она относилась ко всем видимым, хотя и неживым, предметам: фосфоресцирующему пню, камешкам, холмам и т.д.

Чтобы пополнить бабушкину энтомологическую коллекцию, нас, детей, часто снаряжали на экскурсии. Но и здесь маленькая Елена отстаивала свой независимый подход. Она старалась уберечь тех бабочек, которых называли "сфинксами", на темных пушистых тельцах которых ясно виделся череп. Она говорила: "природа на каждой из них нарисовала череп какого-нибудь умершего героя, поэтому эти бабочки священны и их нельзя умерщвлять, так как это означает уничтожение останков ушедшего".

Верстах в десяти от летней дачи губернатора была песчаная площадка, где можно было найти окаменевшие останки рыб, ракушек, зубов неизвестных чудовищ и т.п.

По-видимому, в древние времена это место было морским дном или дном большого озера. Удивительным было то, что Елена рассказывала нам на этом месте. Это были ее видения, а не просто рассказы. Улегшись плашмя на землю и упершись подбородком на руки, почти зарывшись глубоко в песок, она описывала нам все это подводное царство, его жизнь, борьбу, которая в нем происходила, уверяя при этом, что все это она видит. Своим крошечным пальчиком она рисовала на песке давно вымерших морских чудовищ, и перед глазами слушающих ее проходили картины фауны и флоры в то древнее время.

Слушая ее рассказы о небесно-голубых волнах, которые в радужных красках отсвечивали на песке морского дна игру солнечного света, о коралловых рифах и сталактитовых пещерах, о морской траве с прекрасными блестящими на ней анемонами, мы как бы ощущали прикасание прохладных вод к нашим телам, которые превращались в прекрасные морские существа. Наше воображение следовало за ее рассказами, теряя представление о действительности.

Позднее она уже никогда нам так не говорила, как это было в раннем детстве. Ее источник иссяк. Но тогда она завладевала своей аудиторией и вела ее за собой, заставляя видеть то, что видела она, хотя бы и не так ясно.

Однажды она всех нас напугала почти до нервного припадка. Заведя нас в эту сказочную страну, она внезапно перевела нас из прошлого в настоящее время, потребовала, чтобы мы представили себе, что все то, что она говорила о прохладных синих волнах и их населении, находится сейчас вокруг нас.

"Только подумайте! Удивительно! — говорила она, — Земля внезапно раскрывается, воздух сгущается и превращается в морские волны... Смотрите, смотрите! Вот волны уже видны и надвигаются на нас. Повсюду вода! Нас окружают тайны подводного мира!.." Она стояла уже на ногах и говорила с таким убеждением, в ее голосе звучало такое неподдельное изумление и ужас, а на детском личике отразились одновременно и безумная радость и страх, что в тот момент, когда она закрыла глаза обоими руками и с надсадным воплем рухнула на песок, вскричав: "Вот она эта волна!.. Она пришла!.. Море, море, мы тонем!.." — вслед за ней и все мы попадали ниц, отчаянно крича. Мы тоже искренне поверили, что нас действительно поглотила морская пучина и теперь нас уже нет в живых!..

Елена очень любила в сумерки собирать вокруг себя маленьких детей, вести их в музей бабушки и там поражать их воображение сверхъестественными рассказами, неслыханными приключениями, в которых главной героиней была она сама. Каждый экспонат музея доверял ей свои тайны, передавал свои предыдущие воплощения или эпизоды из их жизни.

Где она могла услышать про перевоплощение? Кто ей в нашей православной семье мог рассказать о переселении душ? Она любила ложиться на своего огромного тюленя, гладить его серебристую шкуру и рассказывать нам приключения, которые он ей передавал. Она говорила так красноречиво, таким красочным языком, что даже взрослые незаметно для себя оказывались увлеченными ее волнующими рассказами. Младшая же аудитория верила каждому ее слову.

Однако Елена не только любила рассказывать, но и слушать рассказы других людей. В семье Фадеевых жила старая няня, которая славилась своими сказками, число которых было бесконечным. "Иван-царевич", "Кащей бессмертный", "Серый волк", "Ковер-самолет", "Прекрасная Мелетреса", которая томилась в подземном царстве, пока ее не освободил царевич, отперев дверь золотым ключом, — все это очень волновало нас всех. Только обыкновенные дети быстро забывали эти сказки, а Елена никогда их не забывала и вовсе не считала их фантазией. Она глубоко переживала приключения этих героев, их заботы и стремления и уверяла, что все эти события вполне естественны. Люди могут превращаться в зверей и принимать любой вид, если только они знают, как это делается, люди могут летать, если только они сильно это пожелают. Такие мудрые люди существовали во все времена и существуют в наши дни. Но они показываются только тем, кто их почитает, кто им верит и не смеется над ними...

В доказательство этого она любила указывать на столетнего старца, который жил недалеко от их поместья в лесном овраге. Этот старец "Бараниг Буряк" был, как говорили люди, настоящим волшебником, но добрым волшебником. Он охотно лечил всех больных, которые к нему обращались, но мог и наслать болезнь на грешников. Он хорошо знал оккультные свойства растений, цветов, и про него говорили, что он умеет предсказывать будущее. Рядом со своей избушкой он устроил пасеку с множеством ульев. Летом в послеобеденное время его всегда можно было увидеть на этой пасеке, медленно проходящим среди ульев, увешанным с ног до головы роями своих любимиц — пчел. Он прислушивался к их жужжанию, безнаказанно погружал свои руки в ульи и беседовал с пчелами. Пчелы замолкали, как бы вслушиваясь в его непонятную речь, похожую не то на монотонное пение, не то на бормотание. По-видимому, златокрылые труженицы и их хозяин хорошо понимали друг друга. В этом Елена была совершенно убеждена.

"Бараниг Буряк" интересовал девочку, и она при каждом удобном случае навещала его. Она задавала ему вопросы, с серьезным вниманием вслушивалась в его объяснения о том, как понять язык птиц, животных, насекомых.* Что касается столетнего мудрого старца, то он не раз нам говорил: "Эта маленькая барышня совсем отличается от всех вас. Большие события ожидают ее в будущем. Жаль, что я не доживу до того, чтобы увидеть исполнившимся предсказанное мною, но оно исполнится обязательно!" [20, с.21-30]

__________
* Одна из способностей раджа-йогов (см. главу 14)

Глава 4
ЮНОСТЬ И ЗАМУЖЕСТВО

Очень мало известно о юности Елены фон Ган, быть может потому, что юность эта была очень уж короткой: она вышла замуж, когда ей еще не исполнилось семнадцать лет. Е.Ф.Писарева (автор известной биографии Е.П.Блаватской) писала: "Одним из ее качеств, которое притягивало к ней друзей, но в то же время и очень вредило ей, был ее меткий, блестящий юмор, чаще всего доброжелательный, но нередко сильно задевавший мелких честолюбивых людей. Кто знал ее в молодости, с удовольствием вспоминает ее веселую, открытую, чистую, умную, полную юмора речь. Она любила шутить, волновать, поддразднивать людей". [23, январь, 1913]

Девочка, ездившая верхом на неоседланной казацкой лошади, не склонявшаяся ни перед чьим авторитетом, сохранила эти черты характера и в юности. Она сама говорила: "Я ненавидела так называемое "высшее общество", как ненавидела лицемерие в любом его проявлении, и устремлялась всегда против этого общества с его нормами приличия". "Я ненавижу наряды, украшения и цивилизованное общество; я презираю балы, залы. Как сильно я их презирала, показывает следующий случай. Когда мне исполнилось 16 лет, меня заставили однажды пойти на большой бал у царского наместника Кавказа. Мои протесты никто не хотел слушать, и мне сказали, что велят прислуге насильно меня одеть, вернее раздеть, соотвественно моде. Тогда я умышленно сунула ногу в кипящий котел и потом должна была 6 месяцев сидеть дома. Как я говорила вам, во мне нет никакой женственности. Если бы в моей юности какой-то молодой человек посмел заговорить со мною о любви, я застрелила бы его, как собаку, стремящуюся меня укусить. До 9 лет единственными "нянями", которых я признавала, были артиллерийские солдаты и калмыкские буддисты". [8, XXII, с.32]

Ее раннее замужество и поспешное бегство от супруга вызвало всеобщее непонимание. Е.Ф.Писарева высказывает следующие предположения: "Ее брак в 17-летнем возрасте со старым нелюбимым человеком, с которым у нее не могло быть ничего общего, можно объяснить лишь страстным ее желанием добиться большей свободы. Если представить себе жизнь женщины из "высшего общества" в провинции, со всеми предрассудками этого общества и скучнейшим этикетом, то можно легко понять, как все это подавляло такое впечатлительное, несдержанное, свободолюбивое юное существо". [22, январь, 1913]

По мысли же ее тети, Н.А.Фадеевой, у нее не было столь серьезных соображений. Причем трудно понять, как брак с человеком более высокого положения мог освободить ее "от цивилизованного общества, нарядов и украшений". По мнению Фадеевой, причиной брака был ее легкомысленный характер. "Просто ее на это спровоцировала гувернантка, говоря, что при ее характере и темпераменте вряд ли найдется мужчина, который согласился бы жениться на ней. Чтобы еще более усилить свои слова, гувернантка добавляла, что даже тот старый человек, над которым она так смеялась и называла "ощипанной вороной", даже он не пожелал бы иметь ее своей женой! Этого было достаточно, чтобы через три дня она сделала ему предложение и затем, испугавшись, старалась увильнуть от своего обещания, но было уже поздно". [20, с. 39]

Можно спросить: "Почему поздно?". Ведь в России обручение расторгалось и раньше, почему же его нельзя было расторгнуть в этом случае? Блаватская в 1885 году, когда Синнет с большим трудом старался вытянуть у нее некоторые данные для своих мемуаров, писала ему: "Если бы вы были в моей шкуре, когда всю зиму семья моя бомбардировала меня письмами, наставляя меня не делать того или иного шага, не нарушать того или иного семейного обычая, не ругать то или иное из их достоинств и т.д., и т.д., то вы бы поняли, насколько эти воспоминания действуют мне на нервы. Дело обстояло так, что если бы я хотя бы одной фразой напомнила о своих многочисленных просьбах не выдавать меня замуж за старого Блаватского, то это вызвало бы протест со стороны моих родных, которые стремились доказать, что не тетя моя и другие родные, но мой отец и я сама виновны в этом смехотворном браке". [14, с.214]

В другом письме она писала: "Моя тетя, г-жа Витте, клялась, что она проклянет меня в свой смертный час, если разрешу опубликовать свои мемуары, пока мои родственники еще живы". [14, с.217]

"Более подробные сведения о моем браке? Смотрите, теперь они говорят, что я сама хотела выйти замуж за это старое чучело. Пусть будет так. Мой отец был в четырех тысячах миль от меня, моя бабушка была слишком больной; было так, как я вам уже говорила. Я обручилась, чтобы отомстить моей гувернантке, не думая о том, что не смогу расторгнуть обручение, ну, а карма последовала за моей ошибкой. Нет возможности сказать правду, не обижая людей, и я ни за что на свете не хотела бы осудить их теперь, когда они давно уже умерли. Пусть это останется на моей совести. Был спор между сестрой моей и тетей, когда первая, всегда осуждавшая меня, говорила, что я своим браком опозорила своих покойных родственников.Пусть будет так". [14, с.157]

Видя, что просить членов семьи напрасно, измученная девушка пыталась убедить своего жениха, чтобы он освободил ее от данного ему слова, но и это не привело к результату. Ее сестра, Желиховская, однажды писала: "Семнадцатилетняя Елена вышла замуж за человека в три раза старше ее. Она думала, что он ближе к 70 годам, чем к 60, но он сам не хотел в этом сознаться и говорил мне о 50 годах. Ее муж, вице-губернатор Эриванской губернии в Закавказье, был во всех отношениях очень хорошим человеком, только с одним недостатком, — он женился на молоденькой девушке, которая обращалась с ним без малейшего уважения и которая откровенно ему говорила, что единственной причиной ее выбора было то, что ей было менее горестно делать несчастным его, чем кого-либо другого.

"Вы делаете большую ошибку, женясь на мне, — говорила она жениху перед венцом, — Вы очень хорошо знаете, что достаточно стары, чтобы быть мне дедушкой. Вы сделаете кого-то несчастным, но это не буду я. Что касается меня, то я не боюсь вас, но предупреждаю, что вы ничего не получите от этого брака". Он действительно мог бы сказать, что получил не то, чего ожидал". [15, ноябрь, 1894]

"Вынужденная спешить с браком, она казалась успокоенной, думая, что ей, как замужней женщине, будет большая свобода действий. Отец в этом деле не принимал никакого участия, он был далеко от нее со своим полком. Венчание состоялось в Джелалогли 7 июля 1848 года". [20, с.41] А 30-31 июля по старому календарю или 12 августа по новому — ей исполнилось 17 лет.

Ее тетя далее говорит: "Потому и сделан был этот роковой шаг. Когда было уже поздно, она поняла, что теперь вынуждена признать себя под властью этого старого человека, который был ей совершенно безразличен, которого она презирала, но что по законам страны она связана теперь по рукам и ногам. Ее обуял ужас, как она объясняла позже, все ее существо было охвачено одним непреодолимым желанием, которое велело ей порвать с ним, действуя инстинктивно, как бы спасая свою жизнь от смертельной опасности.

Когда во время венчания священник произнес слова: "Ты должна будешь чтить своего мужа и слушаться его", она, услышав это ненавистное слово — "ты должна", покраснела, потом смертельно побледнела и сквозь зубы пробормотала: "Конечно, нет". С этого момента она решила взять все в свои руки и оставить своего "мужа" навсегда, не давая ему возможности даже подумать о ней, как о жене. Так Блаватская в 17 лет оставила свою родину и провела долгих 10 лет в чужих, трудно-доступных местах — в Центральной Азии, Индии, Южной Америке, Африке и Восточной Европе".* [15, ноябрь, 1894] [20, с.40]

* Ее сестра, В. Желиховская, писала: "Лишь спустя 10 лет, период, который был необходим для легализации ее развода с мужем, Блаватская вернулась в Россию".

Синнет так продолжает рассказывать эту историю: "Конечно, взгляды генерала Блаватского и его невесты на семейную жизнь были совершенно противоположными и привели они к конфликту, начиная со дня свадьбы: непривычная откровенность, несдерживаемое негодование, сожаления о непоправимом заполнили этот день... Через день после свадьбы генерал повез ее в Даретчичаг, свою эриванскую летнюю резиденцию. Уже во время этого путешествия Елена пыталась бежать через персидскую границу, но казак, который обещал сначала быть ей проводником, привел ее обратно к генералу. Это заставило генерала еще больше усилить охрану, и в губернаторский летний дом они прибыли уже без приключений, чтобы провести там свой "медовый месяц". [20, с.41-45]

Много лет спустя об этом "медовом месяце" пришло нам неожиданное напоминание.

В 1874 году Блаватская поехала в Читтенден (США, штат Вермонт), чтобы встретиться там с полковником Олькоттом, тогдашним репортером газеты "New York Daily Graphic", который в это время исследовал спиритические феномены, происходившие на ферме Эдди. На одном спиритическом сеансе появился дух Сафар Али-Бека. В газетной статье под заголовком "Удивительные манифестации духа" Блаватская среди прочего писала следующее: "Сафар Али-Бек, молодой предводитель курдских "нукеров", всегда сопровождал меня в моих поездках верхом у горы Арарат в Армении. В одной из этих поездок он спас мне жизнь".

Полковник Олькотт так описывает этот случай: "Последний дух, который показался нам в этот вечер, был самым впечатляющим из всех 400, которые мы видели. В 1851 году* г-жа Блаватская проводила лето в Даретчичаге (это дачное место в Армении, в долине Арарата. Слово "Даретчичаг" означает "долина цветов"). У ее мужа, эриванского вице-губернатора, были телохранители-курды, около 50 человек. Самым смелым из них был Сафар Али-Бек Ибрагим Бек-оглы (что означает — сын Ибрагима). Он всегда сопровождал ее во всех ее прогулках верхом, и ему нравилось показывать ей свою удаль и замечательное мастерство верховой езды. И вот, дух этого человека, материлизовавшись, вышел из кабинета Вильяма Эдди, до последних мелочей одетый так, каким г-жа Блаватская видела его в последний раз в Азии. Она в этот вечер играла на пианино в гостиной и, так как спинка инструмента была приставлена вплотную к эстраде, то она была на расстоянии 3-4 шагов от двери кабинета, из которого выходили духи. Она не могла ошибиться. Он вышел с пустыми руками, но именно в тот момент, когда мне показалось, что он уже уходит, он наклонился вперед, как бы поднимая с земли горсть песка, посыпал им перед собой и прижал руку к груди — жест, свойственный лишь жителям Курдистана. Внезапно в его правой руке оказалось самое чудесное оружие, какое я когда-либо видел. Это было копье примерно 12 футов длиной (может быть и больше, так как казалось, что конец его был за дверью кабинета). Острие его было особой формы, а основание его было украшено кольцом из страусовых перьев. Г-жа Блаватская рассказала мне потом, что такие копья носят курдские наездники и очень ловко ими орудуют. За мгновение перед этим рука его была пустой, через мгновение блестящее копье было в его руках. Откуда он пришел? От читтенденских господ-скептиков?" [17, с.320]

__________
* Это было в 1848 г., а в 1851 г. она была в Англии и Америке.

Синнет продолжает: "Три месяца молодожены прожили под одной кровлей, борясь каждый за свои права, пока в конце концов, после очень бурного спора, молодая госпожа вскочила на коня и поехала в Тифлис. На состоявшемся семейном совете было решено, что легкомысленную даму следует отправить к ее отцу, который встретит ее в Одессе. Старому слуге было поручено проводить ее в Поти, чтобы оттуда пароходом она смогла доехать до своего места назначения...

Генерал Блаватский сам пытался добиться официального развода на том основании, что его брак был лишь формальностью и что жена его сбежала, но законы того времени не разрешали расторжения брака, и ему ничего не удалось". [20, с.42, 44]

В 1875 году в номере газеты "New York Mercury" от 18 января была напечатана статья, озаглавленная "Героические женщины". В ней было сказано, что Блаватская, 17-ти лет, вышла замуж за русского помещика, которому было 73 года, что много лет они прожили вместе в Одессе, пока не вышло постановление о расторжении брака. Ее муж недавно умер 97 лет от роду, а его вдова живет в Нью-Йорке".

На эту статью Блаватская ответила: "Если я и вышла замуж за русского помещика, то все же с ним не жила, так как через три недели после венца я его покинула по причинам для меня достаточным, как и для мирских глаз "пуритан". Я не знаю, умер ли он в 97 лет от роду, ибо этот патриарх после моей разлуки с ним совершенно исчез с поля моего зрения и из моей памяти". [23, май, 1923]

В письме "Моя исповедь" она писала: "... в 1848 г. я, ненавидя мужа, Н.В.Блаватского (может быть и несправедливо, но уж такая натура моя, Богом дарованная), уехала от него, бросила — девственницей (приведу документы и письмо, доказывающее это, да и сам он не такой свинья, чтобы отказаться от этого)". [4, с.214; 21, с.85]

В одном интервью, которое было опубликовано 14 июля в 1878 г. в Нью-Йоркской газете "Star", она говорила: "Я — вдова, счастливая вдова, и я благодарю Бога. Я не хотела бы быть рабой самого Всевышнего, не говоря уже о рабстве у человека".

Так она сбежала от ненавистного ей замужества и исчезла на десять лет. Ее сестра Вера писала: "Никто не знал, где она, и мы считали ее умершей".*

__________
* "Однако она тайно имела общение с отцом, и отец принимал участие в обсуждении программы ее заграничных путешествий... Он снабжал свою беглянку-дочь деньгами, но никому не говорил, где она находится".

Почему ее заставили венчаться? Требовала ли это семейная честь или в замужестве родственникам представилась счастливая возможность избавиться от такой трудной, вспыльчивой, стремительной девушки? Каким бы ни был мотив у ее родных, это было безжалостно в отношении бедной Елены фон Ган. Она так резюмирует свое горькое замужество: "Женщина находит свое счастье в приобретении сверхъестественных сил. А любовь является только дурным сном, бредом".*

__________
* Эта фраза найдена в ее записной книжке, в которой она начала вести записи не позже 1851 года, может быть даже ранее, со дня свадьбы, так как далее она там отмечает свою первую встречу с Учителем, которая произошла в день ее двадцатилетия, то есть в 1851 году (см. главу .

Глава 5
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Двоюродный брат Е.П.Блаватской, граф Сергей фон Витте, в своих "Воспоминаниях" писал о ней: "...вскоре она бросила мужа и переехала из Эривани в Тифлис к деду... Когда Блаватская появилась в доме Фадеевых, то мой дед счел, прежде всего, необходимым отправить ее скорее в Россию к ее отцу, который в то время командовал батареей где-то около Петербурга. Так как тогда железных дорог на Кавказе еще, конечно, не было, то отправка Блаватской совершилась следующим образом: дед назначил доверенного человека — дворецкого, двух женщин из дворни и одного малого из молодой мужской прислуги; был нанят большой фургон, запряженный четырьмя лошадьми. Вот таким образом совершались эти дальние поездки. Блаватская была отправлена с этой свитой до Поти, а из Поти предполагали далее отправить ее морем в один из Черноморских портов и далее уже по России. Когда они приехали в Поти, там стояло несколько пароходов, и в их числе один английский пароход. Блаватская снюхалась с англичанином, капитаном этого парохода, и в одно прекрасное утро, когда люди в гостинице встали, они своей барыни не нашли: Блаватская в трюме английского парохода удрала в Константинополь". [3, т.1, с.6-8]

Синнет так описывал это происшествие: "Проезжая по пути в Поти по Грузии, Блаватская постаралась устроить так, что все они, прибыв в Поти, на пароход опоздали, он уже отправился в Одессу. В порту в это время стоял английский пароход "Коммодор". Блаватская поднялась на него и за богатое денежное вознаграждение уговорила капитана взять на пароход всю группу. Однако пароход этот отправлялся не в Одессу, а сначала в Керчь, потом он должен был пойти в Таганрог на Азовском море и оттуда в Константинополь. Блаватская приобрела билеты до Керчи для себя и для слуг. В Керчи она послала слуг на берег, чтобы они нашли и подготовили до утра для всех помещение. Однако ночью она решила порвать все связи с прошлым и, оставшись на "Коммодоре", плыть на нем дальше. Дальнейшее путешествие было также полно приключений. По прибытии в Таганрог английский пароход должен был подвергнуться таможенному осмотру. Надо было устроить так, чтобы у таганрогской полиции не возникло подозрения, что на пароходе прячется лишний пассажир. Предложенный способ укрыться в угольном трюме парохода пассажирка забраковала. Решили, что там будет спрятан пароходный юнга, а она займет его место. Для безопасности ее как больного юнгу уложили в гамак. В Константинополе возникли новые затруднения: ей пришлось с помощью стюарда поспешно бежать на берег, чтобы избавиться от преследований капитана.

В Константинополе ей посчастливилось встретиться с одной знакомой русской дамой — княгиней Киселевой, с которой она отправилась на некоторое время в путешествие по Египту, Греции и другим местам Восточной Европы". [20, с.42]

А.Л.Погосская высказывала следующую гипотезу: "В мемуарах г-жи Ермоловой, которая хорошо знала Блаватскую в ее молодые годы и обстоятельства ее жизни, мы обнаружили одну маленькую, никем еще не замеченную деталь, которая, возможно, сыграла большую роль в судьбе Блаватской. В то время в Тифлисе проживал князь Голицын, родственник царского наместника Кавказа. Он часто бывал в доме Фадеевых и очень заинтересовался необычной юной девушкой. Г-жа Ермолова сообщает, что Голицын "слыл франк-масоном, магом и предсказателем". На мой вопрос родные Е.П.Блаватской ответили, что до замужества Елены князь Голицын действительно часто посещал Фадеевых. Был ли он оккультистом, они не могут сказать, но это возможно.

Действительно, после отъезда князя Голицына из Тифлиса Елена Петровна вышла замуж за очень старого человека Н.Блаватского. Сопоставим это обстоятельство с последующим бегством ее из дома мужа. Кажется возможным, что беседы ее с "магом" — князем Голицыным, человеком хорошо знакомым с медиумическими и ясновидческими феноменами — породили в ней мысли, которые вдохновили ее на решение избежать чуждой ей жизни дамы высшего общества. Также возможно, что она рассказала ему, симпатизирующему ей, о своих видениях, о своем "Хранителе", и он дал ей некоторую информацию, может быть даже адрес того египетского копта, который стал, как полагают, ее первым учителем Оккультизма.

Это подтверждает тот факт, что, прибыв в Керчь, она отсылает слуг на берег, а сама едет не к отцу, как полагали ее родные и слуги, а в Египет, и не одна, а с другом своим, княгиней Киселевой. Может быть встреча с Киселевой была не счастливой случайностью, а все было заранее договорено. Если догадка моя верна, то меняется весь характер ее исчезновения, — это не бесцельные поиски приключений (что надо совершенно исключить), а договоренная встреча с определенной целью". [23, июль, 1913]

Что Блаватская находилась под водительством и охраной своего Учителя, это видно из письма ее к генералу Липпиту от 16 февраля 1881 г., в котором она писала: "С этой силой я знакома уже с детства, но видела Его облик впервые много лет тому назад в одном путешествии (когда была в Эривани — столице Армении)". [23, февраль, 1909]

Глава 6
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ЕГИПТЕ И АФРИКЕ

Синнет в своей книге "Эпизоды из жизни Блаватской" писал: "В путешествии с княгиней Киселевой по Египту госпожа Блаватская начала знакомиться с некоторыми оккультными учениями, хотя и примитивными, отличающимися от тех, которые она познала позже.

В то время в Каире жил один старый копт, богатый и влиятельный человек, который окружающими признавался как маг.*

__________
* В книге Г.С.Олькотта "Страницы старого дневника" названо его имя: "это Паоло Метамон". [18, т.1, с.23]

По-видимому, Блаватская стала его ученицей, он заинтересовался ею, и она с воодушевлением приняла его учение. Позже она вновь встретила этого человека и провела с ним некоторое время в Булаке. Ее первое знакомство с ним не было продолжительным, она тогда провела в Египте всего лишь около трех месяцев". [20, с.44]

Полковник Олькотт рассказывал о некоторых событиях, происшедших с Блаватской в то время: "Однажды, — рассказывала она с большим юмором, — я путешествовала по пустыне с одним коптом, белым магом. Как-то на ночном привале я призналась ему, что мне очень хочется выпить чашечку кофе по-французски, с молоком. "Ну конечно, если вы этого хотите", — сказал мне копт. Затем он подошел к верблюду с нашей поклажей, набрал там воды и через некоторое время вернулся с чашкой горячего кофе в руках". Она его сердечно поблагодарила и с наслаждением стала пить кофе, говоря, что даже в парижском кафе она не пила лучшего. Маг на это ничего не ответил, только любезно поклонился и продолжал стоять, как бы ожидая получить чашку обратно. Е.П. Блаватская пила кофе маленькими глотками, весело беседуя. Но что вдруг случилось? Кофе исчез, а в ее чашке оказалась простая вода. Там никогда и не было ничего другого. Она пила простую воду, ощущая иллюзорный вкус и аромат кофе мокко". [18, т.1, с.432]

В "Разоблаченной Изиде" Блаватская описывает многие из своих приключений. Вот одно из них, происшедшее в Египте: "Музыка волнует каждого. Мелодичное пение, слабое посвистывание, сладкий напевный звук флейты, привлекают пресмыкающихся, где бы они ни находились. Это факт, который мы наблюдали часто. В Верхнем Египте каждый раз, когда наш караван останавливался, один молодой человек из нашей группы путешественников, вообразивший, что он прекрасно играет на флейте, развлекал нас своей игрой. Погонщики верблюдов и другие арабы в таких случаях всегда останавливали его, так как им очень досаждало неожиданное появление целых семей пресмыкающихся, которые обычно, наоборот, уклоняются от встреч с путешественниками. Однажды мы встретились с другой группой туристов, среди которых были профессиональные укротители змей, и наш виртуоз был приглашен ими показать свое искусство.

Только он начал играть, послышался легкий шелест и музыкант наш задрожал от ужаса, увидев у своих ног огромную змею. Змея эта с поднятой головой пристально глядела на него и медленно, как бы бессознательно, ползла, раскачивая свое тело и следя за каждым движением музыканта. Затем показалась вторая змея, третья, четвертая, за ними последовали другие. Мы все оказались таким образом в их избранном обществе. Некоторые туристы в испуге взобрались на своих верблюдов, другие спешили найти иные убежища. Но паника была напрасной: искусные чародеи из второй группы, их было трое, начали петь и вскоре они оказались покрытыми змеями с ног до головы. Когда змеи приближались к ним, они как бы оцепеневали, погружаясь в глубокую каталепсию с полузакрытыми глазами. Осталась непокорной только одна большая змея с блестящей кожей. Этот "меломан" пустыни продолжал грациозно кланяться и раскачиваться, как если бы она всю жизнь танцевала на своем хвосте, сохраняя при этом в своих движениях прежний ритм флейты. Змея эта не захотела поддаваться арабским чарам, всецело отдавшись музыке флейтиста, который в конце концов не выдержал и сбежал. Тогда присутствовавший заклинатель змей вынул из своей сумки полузавядший росток какого-то растения, сильно пахнущего мятой и повеял этим ростком перед змеей. Змея, продолжая стоять на своем хвосте, стала приближаться к растению. Еще через несколько секунд этот "исконный враг человека" оказался обвитым вокруг руки чародея и застывшим.

Многие полагают, что змеи, участвующие в таких экспериментах, специально к ним подготовлены, тренированы, или что у них вырваны ядовитые зубы, или зашиты рты. Может быть и существуют такие фокусники-обманщики, которые дали повод к возникновению подобных домыслов, однако настоящие заклинатели змей на Востоке настолько овладели своим искусством и так бесспорно его демонстрировали, что у них не возникает необходимости прибегать к такому дешевому обману. Это подтвердили многие знаменитые ученые-путешественники, так что нельзя этих заклинателей змей обвинять в шарлатанстве. То, что танцующие, ставшие безвредными, змеи все же остаются ядовитыми, показал Форбес. Он говорил: "Замолкла ли вдруг внезапно музыка или по какой-то другой причине, но змея, которая танцевала в кругу крестьян, вдруг бросилась на наблюдавших ее и ужалила одну женщину в шею. Через полчаса женщина скончалась". [5, т.1, с.382]

Глава 7
ПУТЕШЕСТВИЯ ПО АМЕРИКЕ

Блаватская никогда не вела дневников, поэтому трудно указать даты ее путешествий. По сведениям Синнета, в Америке она была три раза: в 1851 году она пропутешествовала из Канады в Мексику через Новый Орлеан, в 1853-55 годах она проделала путь из Нью-Йорка в Сан-Франциско и, наконец, в июле 1873 года она вновь прибыла в Соединенные Штаты и прожила там до декабря 1878 года, после чего вместе с полковником Олькоттом уехала в Индию. Имеется записка, найденная Анни Безант, в которой указано, что дважды, в 1851 году и в 1853-55 годах она побывала в Южной Америке.

Из тех фактов, которые она сама привела в "Разоблаченной Изиде" видно, что она два раза была в Перу...

В связи с этим Блаватская писала: "Многочисленные пещеры и руины, обнаруживаемые в обеих Америках, а также на Вест-Индских островах, — все они связаны с затонувшей Атлантидой. В то время, как иерофанты Старого Света во времена Атлантиды были связаны с Новым Светом наземными путями, маги несуществующей теперь страны, имели целую сеть подземных коридоров, расходящихся по всем направлениям. В связи с этими таинственными катакомбами мы приведем здесь одну интересную историю, рассказанную нам старым перуанцем, давно уже умершим, с которым мы путешествовали по стране. Рассказанное им было подтверждено известным итальянцем, посетившим то же место. Итальянца этого информировал старый священник, которому эту тайну передал на исповеди перуанский индеец.

Мы должны добавить, что священник был вынужден совершить этот проступок, находясь полностью под месмерическим влиянием путешественника.

История эта рассказывает о знаменитых сокровищах, принадлежавших последним инкам. Перуанец утверждал, что после убийства последнего из вождей инков, совершенного Пизаро, история эта была известна всем индейцам, но ее скрывали от метисов, которым нельзя было ее доверить. Содержание ее следующее:

Вождь инков попал в плен к Пизаро и за его освобождение жена его предложила выкуп — целую комнату, наполненную золотом. "От пола к потолку на высоту, до которой мог коснуться победитель". Она выполнила это обещание, но Пизаро нарушил слово, как это было обычным у испанцев. Придя в восхищение от этого богатства, Пизаро сказал, что он не освободит пленника и убьет его, если королева не откроет того места, откуда это золото было взято. Он слышал, что инки имеют где-то неисчерпаемые золотые прииски. Несчастная королева попросила об отстрочке и пошла за советом к оракулу. Во время священного обряда первосвященник показал ей в магическом "черном зеркале", что муж ее неизбежно будет убит, покажет ли она место пребывания сокровищ страны или не покажет. Тогда королева отдала приказ заделать вход — это было отверстие, пробитое в скальной стене узкого ущелья. Под руководством священника и магов ущелье потом было заполнено доверху огромными обломками скал и поверхность была заделана так, что не осталось следов этой работы. Короля убили испанцы, а несчастная королева покончила с собой. Место, где находятся сокровища, осталось известно лишь немногим верным перуанцам.

Наш перуанский информатор добавил, что вследствие происходивших в различные времена нарушений тайны, разные правительства направляли экспедиции на поиски сокровищ под предлогом, что они будут вести научные исследования. Они обыскали всю страну, но сокровищ не нашли. Это подтверждается отчетами д-ра Чудди и других перуанских археологов.

Много лет спустя после того, как я слышала этот рассказ и подтверждение его упомянутым итальянцем, я снова оказалась в Перу. Мы поплыли морем из Лимы на юг и к заходу солнца достигли места вблизи Арики, где мы были поражены видом огромной скалы, почти отвесной, стоявшей в угрюмом одиночестве на берегу, в стороне от гряды Андских вершин. Это было место расположения могил вождей инков. Когда последние лучи заходящего солнца осветили поверхность этой скалы, то с помощью обыкновенного театрального бинокля на этой поверхности можно было различить высеченные иероглифы.

Когда город Куско был еще столицей Перу, в нем был храм солнца, прославившийся своим великолепием по всем, даже самым отдаленным местам. Храм имел крышу из толстых золотых плит, стены были покрыты также золотом и карнизы-водостоки были из того же металла. В западной стене архитекторы проделали отверстие таким образом, что когда лучи заходящего солнца проходили через него, они фокусировались последовательно в различных местах внутри здания, освещая одну за другой мрачные статуи идолов так, что можно было увидать на них мистические знаки, в другое время невидимые. Только прочитав эти иероглифы (идентичные с теми, которые имеются на могилах инкских королей), можно было узнать тайну туннеля и ведущих к нему путей. Один из этих путей, расположенный вблизи Куско, совершенно замаскирован. Он приводит к огромному туннелю, который ведет из Куско в Лиму, а затем поворачивает на юг к Боливии. В одном месте он проходит через королевскую гробницу. Это большое помещение имеет две двери, вернее две огромные плиты, вращающиеся вокруг вертикальных осей. Их можно отличить от других частей оснащенных скульптурами стен только по тайным знакам, ключи к которым известны только верным хранителям. Одна из этих вращающихся плит прикрывает южный конец туннеля, ведущего к Лиме, другая — северный конец туннеля, по которому можно перейти в Боливию. Этот последний, идущий к югу туннель, проходит через Трапаку и Кобихо в Арику, недалеко от маленькой речки Пейакина, которая является в этом месте границей между Перу и Боливией.

Вблизи расположены три горные вершины, образующие треугольник; они являются частью горной цепи Анд. Единственное место, откуда можно войти в этот туннель, находится на одной из этих вершин. Однако без подробных планов найти этот вход невозможно и даже если кому-нибудь удалось бы это сделать, то попытка повернуть вращающуюся плиту у входа в святилище привела бы к падению близлежащих скал, которые похоронили бы все и всех. По сторонам туннеля расположены многие комнаты, полные золота и драгоценных камней — сокровищ, собранных многими поколениями инков". [5, т.1, с.546-548]

"Мы имели в своем распоряжении точный план туннеля, внутренних гробниц и дверей, данный нам старым перуанцем. Для того, чтобы воспользоваться этим секретом, нам потребовалось бы участие перуанского и боливийского правительств. Не говоря уже о физических препятствиях, один человек или небольшая группа не могли бы провести подобную разведку без столкновения с целой армией контрабандистов и разбойников, наводнивших побережье и которыми являлось все его население. Простая задача очищения воздуха в туннелях, которые никто не посещал в течение многих веков, оказалась бы очень серьезной. Но там лежат сокровища, и они будут там находиться до тех пор, пока последние признаки испанского владычества не исчезнут по всей Северной и Южной Америке.

Сокровища, открытые д-ром Шлиманом в Миккенах, пробудили человеческую жадность, и глаза спекулянтов ищущих приключений обратились к районам, где предположительно захоронены богатства древних народов.

Еще больше рассказов, чем о Перу, имеется о пустыне Гоби. Если они правдивы, то во время Монгольского владычества на этом месте была одна из богатейших в мире империй.

Говорят, что под песками Гоби лежит такое количество золота, драгоценных камней, скульптур, оружия, посуды, какого не найти во всем мире. Пески Гоби, гонимые сильными ветрами, передвигаются с востока на запад. Случалось, что одно-другое из скрытых сокровищ при этом открывалось, но никто из местных жителей не смел к ним притронуться, так как все население верило в то, что нарушивший запрет умрет. Бахты, невежественные, но верные стражи, хранят эти скрытые богатства, ожидая дня, когда новый цикл откроет человечеству эту его историю.

Согласно местным сказаниям, гробница Чингисхана находится недалеко от озера Табасун-Нор. Там, как бы спит этот монгольский Александр. Через три столетия он проснется и поведет свой народ к новым победам. Хотя это сказание следует принять за легенду, но все же могу утверждать, что существование гробницы не является выдумкой, а также не преувеличены сведения о бесценных богатствах.

Пустыня Гоби, как и вся независимая монгольская территория и Тибет защищены от проникновения туда посторонних. Те, кому разрешено ступить ногой на эти земли, находятся под особой охраной и водительством и они не смеют рассказать об известных им местах и о тех, кто пребывает там. Если бы не было этого запрета, я многое могла рассказать об этих местах, что читалось бы с большим интересом. Однако, рано или поздно наступит время, когда пески пустыни раскроют свои долго скрываемые тайны и тогда нашему самомнению придется пережить не одно унижение". [5, т.1, с.595-599]

Что в путешествиях Блаватской по Америке была определенная цель, в этом не может быть сомнений. В Мексику она отправилась в 1851 году, в Перу она была дважды и говорит, что у нее там были "дела" с каким-то "местным старцем, перуанским жрецом", и что она была в центре страны с каким-то "таинственным перуанцем".

Когда в 1872 году окончились ее поездки и началась ее настоящая работа, она попыталась сначала "одухотворить спиритуализм" и тогда, когда эта попытка не удалась, она помогла организации Теософического Общества.

Глава 8
ЕЕ УЧИТЕЛЬ

Когда Синнет настойчиво просил Блаватскую дать ему материалы для рассказа об ее прошлом, она писала:

"В своих видениях в раннем детстве я видела Учителя. Еще до моего пребывания в Непале, я повстречалась с ним лично и узнала Его во время посещения им Англии в 1850-1851 гг. Это было дважды. В первый раз он вышел из толпы и велел мне встретить его в Гайд-парке. Я не имею права об этом рассказывать". [14, с.150]

О своей второй поездке в Лондон она пишет: "Визит в Лондон? С отцом я была в Лондоне и во Франции в 1844 году, а не в 1851 г. В этом последнем году я была в Лондоне одна и некоторое время жила в меблированных комнатах на ул. Сесилия, а потом в гостинице Майверта. Так как я жила при старой княгине Багратион, то никто не знал там моего имени. В отношении названий и нумераций вы с таким же успехом могли бы спросить у меня номер дома, в котором вы жили в своем последнем воплощении". [14, с.150]

Графиня Вахмайстер в своих "Воспоминаниях о Е.П.Блаватской" [25, с.56-58] так описывает встречу Елены Петровны с Учителем: "В детстве своем она часто видела рядом с собой астральный образ, который всегда появлялся ей в минуты опасности, чтобы спасти ее в критические моменты. Е.П.Б. привыкла считать его своим ангелом-хранителем и чувствовала, что всегда находится под Его охраной и водительством.

В 1851 г. она была в Лондоне со своим отцом, полковником Ганом.*

__________
* Здесь, по-видимому, ошибка, так как она сама говорила, что в этот приезд была одна.

Однажды, во время одной из прогулок, которые она обычно совершала в одиночестве, она с большим удивлением увидела в группе индийцев того, который являлся ей ранее в астрале. Первым ее импульсом было — броситься к нему и заговорить с ним, но он дал ей знак не двигаться, и она осталась стоять, остолбеневшая, пока вся группа не прошла мимо.

На следующий день она пошла в Гайд-парк, чтобы там наедине спокойно подумать о происшедшем. Подняв глаза, она увидала приближающуюся к ней ту же фигуру. И тогда Учитель сказал ей, что он приехал в Лондон с индийскими принцами для выполнения какого-то важного задания и захотел ее встретить, так как ему необходимо ее сотрудничество в некоем начинании. Затем он рассказал ей о Теософическом Обществе и сообщил ей, что желал бы видеть ее основательницей. Вкратце, он поведал ей о всех трудностях, которые ей придется преодолеть, и сказал, что до этого ей надо будет провести три года в Тибете, чтобы подготовиться к выполнению этого очень трудного дела.

После трех дней серьезных размышлений, посоветовавшись с отцом, Е.П.Б. решила принять предложение и вскоре после этого она покинула Лондон и направилась в Индию".

В 1885-1886 г., когда Блаватская вместе с графиней Вахмайстер была в Вюрцбурге, произошло следующее. Тетя Е.П.Б., Фадеева, прислала ей ящик со всяким "хламом", как она писала. Графиня Вахмайстер вскрыла посылку и, вынимая вещи одну за другой, передавала их Е.П.Б. Вдруг Е.П.Б. вскрикнула: "Смотрите, что я здесь написала!" — и протянула ей альбом, где под каким-то рисунком было написано: "Незабываемая ночь! Значительная ночь, когда месяц зашел в Рамсгите, 12 августа (это 31 июля по русскому календарю) мой день рождения — мне исполнилось тогда 20 лет. Я встретила М .'., Учителя из моих снов!"

На вопрос графини, почему она написала Рамсгит вместо Лондона, Е.П.Б. ответила, что она это сделала умышленно, из предосторожности, чтобы какой-нибудь случайный читатель этой записи не узнал, где она встретила своего Учителя, но что ее первая беседа с Учителем действительно произошла в Лондоне.

Глава 9
В ПОИСКАХ УЧИТЕЛЯ

Графиня Вахмайстер пишет, что после встречи с Учителем Блаватская оставила Лондон, направляясь в Индию. Однако приехала она туда не сразу. Ее путешествие длилось более года, пока в конце 1852 года она прибыла в Бомбей. Она сначала посетила Канаду, Новый Орлеан, Техас и Мексику.

Синнет так рассказывал об ее путешествии по Америке: "В Канаду ее привлек большой интерес к жизни краснокожих индейцев и восхищение ими. В Квебеке она встретилась с некоторыми индейцами и была рада, что смогла познакомиться с этими детьми природы и их женами — "скво". С некоторыми из них она завела продолжительную беседу о тайных методах лечения, известных индейцам. Однако, когда появились индианки и с их появлением исчезли некоторые из ее вещей и среди них пара очень удобных сапог, которых нельзя было купить в Квебеке, тогда ее увлечение ослабело: индейцы настоящего времени уничтожили то представление о них, которое жило в ее воображении. Она отказалась от дальнейшего посещения индейских вигвамов и составила новую программу путешествия.

Она направилась в Новый Орлеан, где ее больше всего интересовали "вуду" — секта, состоявшая из негров и метисов с южноамериканскими индейцами, которая отдавалась изучению магии и совершала такие магические действия, что никто из обученных учеников оккультизма не стал бы иметь с ними дело. Но Е.П.Б., которая тогда еще не умела различать разные направления в магии, интересовали и эти люди.

Знакомство с членами этой секты могло привести ее к страшным осложнениям. И, вдруг, та удивительная защита, которая проявлялась в ее детские годы, и сейчас еще более отчетливо проявила себя. Тот Дух, которого она встретила теперь уже как живого человека и узнала по своим видениям, пришел ей на помощь. В одном ее видении Он показал ей те ужасы, которые грозили ей от этих "вуду". Не задерживаясь, она отправилась дальше.

Она посетила Техас, затем Мексику, где встретилась с разными народами и отдельными людьми, как цивилизованными, так и дикими, и успела познакомиться с большей частью этой небезопасной страны. Ее хранило ее собственное бесстрашие, абсолютное неподчинение различным магнетическим влияниям и, главное, появление время от времени людей, которые заботились о ее благополучии. Надо отметить, что путешествовала она в мужской одежде". [20, с.45-48]

"Во время ее путешествия по Америке она получила большое наследство от ее крестной матери — 85 тысяч рублей. Как она умудрилась за 2 года истратить эту сумму, этого она сама не помнила. В памяти ее осталось только то, что среди других покупок она где-то в Америке приобрела участок земли. Но где это было, она забыла и все относящиеся к этой покупке документы она потеряла". "Долгое время с нею был огромный пес ньюфаундлендской породы, которого она водила на тяжелой золотой цепочке". [20, с.48; 18, т.1, с.459]

Во время путешествия по Мексике она решила направиться в Индию. Она ясно понимала, что ей надо пересечь северную границу этой страны и там искать великих Учителей, обладающих высочайшей мудростью, с которыми был тесно связан Дух из ее видений. Вместе с одним англичанином, с которым познакомилась в Германии два года назад и у которого, как она знала, были те же устремления, она поехала в Индию. (Может быть это капитан Ремингтон, о котором Учитель К.Х. в 1880 году писал следующее: "В нашем Братстве имеется отдельная группа или секция, которая занимается случайными и весьма редкими допущениями в Братство лиц других рас и кровей; это они провели через наш порог капитана Ремингтона и двух других англичан в течение этого столетия". [16, с.19]

К ним присоединился еще один индеец, которого Блаватская встретила в Мексике и который, как она вскоре убедилась, был "челой" или учеником Наставников, восточных адептов оккультных знаний. Все трое отправились сначала на Цейлон, оттуда в Бомбей, куда и прибыли в конце 1852 г. Дальше пути их разошлись, так как у каждого была своя цель.

Она решила попытаться попасть через Непал в Тибет. Однако в этот раз попытка не увенчалась успехом. Ее задержал английский военный патруль, когда она хотела переправиться через реку Рангит... Это произошло в 1853 г., накануне Крымской войны, к которой англичане готовились"... [20, с.48, 49]

"Г-жа Блаватская отправилась тогда на юг Индии, оттуда на Яву и в Сингапур, а затем в Англию. В Англии она долго не осталась из-за своих патриотических чувств по поводу начавшейся Крымской войны, и в конце 1853г. вернулась в Америку. Сначала она некоторое время побыла в Нью-Йорке, оттуда поехала в Чикаго, а затем с караваном эмигрантов через Скалистые горы направились в Сан-Франциско. Это пребывание ее в Америке длилось около 2 лет, после чего она решила во второй раз отправиться в Индию, через Японию. В 1855 г. она приехала в Калькутту... В 1856 году произошла ее встреча в Лахоре с другом ее отца Кюльвейном, который вместе с двумя спутниками путешествовал по Востоку, и которого полковник Ган просил разыскать его странствующую дочь". [20, с.49, 50]

Госпожа Блаватская об этом писала следующее: "В 1856 году я поехала в Индию только потому, что тосковала по Учителю. Ездила из одного места в другое, никому не говоря, что я русская. Встретила Кюльвейна и его друзей где-то около Лахора. Если бы мне довелось описать эту мою поездку по Индии за один только год, то получилась бы целая книга.* Но как же я могу об этом теперь рассказать?" [14, с.151]

__________
* Впечатления от этого путешествия и, быть может, также отдельные события из предыдущего, она собрала в книге "Из пещер и дебрей Индостана". Они составляют содержание 11, 12, 13 и 14 глав этой книги.

Синнет сообщал далее, что в этом путешествии их сопровождал один "татарский шаман", который позднее помог ей попасть в Тибет — тогда совершенно недоступную страну. Но пусть госпожа Блаватская сама, своими словами расскажет об этом.

Глава 10
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ТИБЕТЕ

"Много лет тому назад небольшая группа путешественников шагала по трудному пути из Кашмира в Лех, ладакский город в Центральном Тибете. Среди наших проводников был монгольский шаман очень таинственного вида. Товарищи мои по путешествию придумали для себя неразумный план попасть в Тибет в переодетом виде, но не понимая при этом местного языка. Только один из них (Кюльвейн) немного понимал по-монгольски и надеялся, что этого будет достаточно. Остальные не знали и этого. Понятно, что никто из них в Тибет так и не попал.

Спутников Кюльвейна очень вежливо отвели обратно на границу прежде, чем они успели пройти 16 миль. Сам Кюльвейн (он когда-то был лютеранским пастором) и этого не прошел, так как заболел лихорадкой и принужден был вернуться в Лахор через Кашмир. Но зато он смог увидеть нечто, что было для него так же интересно, как если бы он присутствовал при самом воплощении Будды. Он раньше слыхал об этом чуде и в течение многих лет его самым горячим желанием было увидеть и разоблачить этот "языческий трюк", как он его называл. Кюльвейн был позитивистом и очень гордился этим, однако его позитивизму суждено было получить смертельный удар.

Примерно в четырех днях ходьбы от Исламабада мы остановились на отдых в одной маленькой, ни чем не примечательной деревушке. Наш лама рассказал нам, что недалеко, в пещерном храме остановилась большая группа святых ламаистов с целью основать там монастырь. Среди них находились "Три Почитаемых".*

__________
* Буддистская троица — Будда, Дхарма и Сангха (Община) или Fo, Fa и Sengh, как их величают в Тибете. (Прим. Е.П.Б.)

Эти бхикшу (монахи) способны творить великие чудеса. Кюльвейн сразу же нанес им визит и между двумя группами установились самые дружественные отношения.

Однако, несмотря на все предосторожности со стороны Кюльвейна и его богатые подарки, настоятель монастыря, который был Pase-Budhu (аскет высокой ступени), отказался показать нам феномен "инкарнации" (воплощения), пока пишущая эти строки не показала ему принадлежащий ей талисман. Увидев его, они сейчас же начали подготовительные работы, а в соседнем поселке у бедной женщины по договоренности был взят 3-4-х месячный ребенок. Кюльвейну пришлось поклясться, что в течение 7 лет он не разгласит увиденное им и услышанное.

Принадлежащий мне талисман — это обыкновенный агат. В Тибете и других местах его называют "А-ю" и ему присущи таинственные свойства. На нем выгравирован треугольник и в этом треугольнике мистические слова.*

__________
* Такие камни буддисты-ламаисты высоко ценят; ими украшен трон Будды; Далай-Лама носит такой камень на четвертом пальце; их можно найти в Алтайских горах и вблизи реки Ярхун (Yarkun). Мой талисман принадлежал раньше очень уважаемому жрецу-калмыку и дан мне в дар. Хотя бродячее племя калмыков считается отпавшим от первоисточника ламаизма, они поддерживают дружеские отношения с племенами Восточного Тибета и кукунорскими чокотами, а также и с лхасскими ламаистами. Не один раз нам случалось встречаться и знакомиться с этим народом в астраханской степи, так как не раз в юности мы останавливались и ночевали в их кибитках и были даже гостями у принца Тумена, их неудачливого предводителя. (Прим. Е.П.Б.).

Прошло несколько дней, пока все было приготовлено. Ничего за это время не случилось, исключая только того, что на какой-то приказ Бхикшу из глубины озера на нас взглянули некие лица. Одним из этих лиц оказалась сестра Кюльвейна, которую он оставил дома здоровой и радостной, но которая, как мы узнали позже, умерла незадолго до начала его странствий. Вначале появление этого лица взволновало Кюльвейна, но он призвал на помощь весь свой скептицизм и попытался разъяснить нам, что это видение — лишь тень от облаков или отражение веток дерева и т.п., как это делают все подобные ему люди.

В назначенное послеобеденное время ребенок был принесен в вихару и оставлен в вестибюле, так как дальше этого места, внутрь святилища, Кюльвейн не решился идти. Ребенка положили посреди пола на покрывало. Всех посторонних выслали вон. У дверей поставили двух монахов, которым поручили задерживать любопытных. Затем все ламы уселись на пол, спиной к гранитным стенам, так, что каждый был в десяти футах от ребенка. Настоятель сел в самый дальний угол на кожаный коврик. Только Кюльвейн поместился поближе к ребенку и с большим интересом следил за каждым его движением.

Единственное, что требовалось от всех нас, — это соблюдать абсолютную тишину. В открытые двери ярко светило солнце. Постепенно настоятель погрузился в глубокую медитацию, а остальные монахи, пропев вполголоса краткую молитву, единственным звуком был лишь плач ребенка.

Прошло несколько мгновений и движения ребенка прекратились. Казалось, что маленькое его тельце окоченело. Кюльвейн внимательно наблюдал. Оглядевшись кругом и обменявшись взглядами, мы убедились, что все присутствовавшие сидят неподвижно. Взор настоятеля был обращен на землю, он даже не глядел на ребенка. Бледный и неподвижный, он больше похож был на статую, чем на живого человека.

Внезапно, к нашему большому удивлению, мы увидели, что ребенок, как бы какой-то силой, был переведен в сидячее положение. Еще несколько рывков и этот четырехмесячный ребенок, как автомат, которым движут невидимыми нитями, встал на ноги. Представьте себе наше смущение и испуг Кюльвейна. Ни одна рука не пошевелилась, ни одно движение не было сделано, ни одно слово не было сказано, а этот младенец стоял перед нами прямо и неподвижно, как взрослый.

Далее процитируем записи самого Кюльвейна, которые он сделал в тот же вечер и передал нам:

"После минуты-другой ожидания, — пишет Кюльвейн, — ребенок повернул голову и взглянул на меня с таким умным выражением, что мне стало просто страшно. Я задрожал. Я щипал себе руки и кусал губы до крови, чтобы убедиться, что я не сплю. Но это было лишь начало. Это удивительное существо приблизилось на два шага в направлении ко мне, приняло вновь сидячее положение и, не спуская с меня глаз, начало на тибетском языке произносить, фразу за фразой, те слова, которые, как мне раньше сказали, принято говорить при воплощении Будды, и которые начинаются так: "Я есмь Его Дух в новом теле" и т.д.

Я был по-настоящему в ужасе. Волосы у меня стали дыбом и кровь застыла. Я не мог бы произнести и слова. Тут не было никакого обмана, никакого чревовещания. Губы младенца шевелились и глаза его казалось искали мою душу с таким выражением, которое заставляло меня думать, что это был сам настоятель, его глаза, его выражение глаз. Было так, как будто бы в малое тельце вошел его дух и глядел на меня сквозь прозрачную маску личика ребенка.

Я почувствовал головокружение. Ребенок потянулся ко мне и положил свою маленькую ручку на мою руку. Я вздрогнул, как будто бы меня обжег горячий уголек. Не в силах больше выдержать этот взгляд, я закрыл глаза руками. Это длилось лишь мгновение. Когда я отнял руки от глаз, младенец снова стал плачущим ребенком: он снова лежал на спине и плакал, как в начале. Все вошло в свою колею и начались разговоры.

Только после того, как этот эксперимент был повторен еще несколько раз с промежутками в 10 дней, я осознал, что был свидетелем невероятного, сверхъестественного феномена, подобного тем, которые некоторые путешественники описывали ранее, но которые я всегда считал обманом. Среди многих ответов, которые настоятель дал на мои вопросы, есть один, который следует считать особенно значительным. "Что случилось бы, — спросил я его с помощью нашего ламы, — если бы в то время, когда ребенок говорил, а я в страхе, принимая его за черта, убил бы его?" Настоятель ответил: "Если бы удар не был сразу смертельным, то был бы убит лишь ребенок". "Но, — настаивал я, — допустим, что удар был бы молниеносным?" "В таком случае, — последовал ответ, — вы убили бы меня"." [5, т.II, с.598-602]

"Выше мы упоминали агат, который принадлежал мне и который оказал столь неожиданное и доброжелательное воздействие.

У каждого шамана имеется подобный талисман. Он носит его привязанным к шнурку и держит под левой мышкой. "Какая польза вам от него и какова его роль?" — Это были вопросы, которые мы часто задавали нашему проводнику. На них он никогда не отвечал прямо, а ограничивался некоторыми разъяснениями, обещая, что когда появится подходящий случай и мы будем одни, он попросит, чтобы камень сам ответил. С этой, весьма неопределенной надеждой мы оставались во власти собственных представлений.

Все же день, когда камень "заговорил", пришел скоро. Это было в критический момент нашей жизни, когда душа странника — автора этих строк, завела его в такие далекие страны, каким незнакома никакая цивилизация и где безопасность человека не гарантирована ни на миг. В один послеобеденный час, когда все мужчины и женщины покинули монгольскую юрту, которая уже более двух месяцев была нашим домом, чтобы присутствовать на церемонии изгнания чутгура. (Tshoutgour — демон-элементал, в которых верит каждый азиатский житель). Этого демона обвинили в том, что он в какой-то семье, жившей на расстоянии двух миль от нас, ломает и разбрасывает все предметы быта этих бедных людей. Используя этот случай, мы напомнили нашему проводнику его обещание.

Он вздохнул, попытался оттянуть его выполнение, но после некоторого молчания поднялся со своей овечьей шкуры, на которой сидел, и вышел. Затем он надел на деревянный кол высохшую козью голову с большими рогами, закрыл брезентовый вход в палатку и поставил перед ней этот кол, сказав при этом, что козья голова это знак, что он занят и что никто не смеет входить.

Затем он вынул камень, величиной примерно с лесной орех, заботливо обтер его и, как нам казалось, проглотил. Через несколько минут его члены стали коченеть и он упал на пол, холодный и неподвижный, как труп. При каждом заданном ему вопросе губы его слегка шевелились. Все это выглядело умопомрачающе и даже страшно.

Солнце садилось, и если бы его угасающие лучи не отражались о стенки палатки, то к подавлявшей тишине присоединилась бы и полная темнота. Я бывала и в западных прериях, и в южных русских бескрайних степях, но тишина в них была совершенно не сравнимой с той тишиной, которая наступает в монгольских песчаных пустынях в час захода солнца. Это переживание нельзя сравнить и со смертельным одиночеством американской пустыни, хотя Монголия частично заселена. В африканских пустынях не меньше жизни. На счастье наше тишина не продолжалась долго.

"Маханду! — выдохнул голос, который, казалось, исходил из глубины земли, — Да будет мир с вами. Чего вы желаете? Пусть это, доброе, я сделаю для вас". Это было потрясающим, хотя, однако, я была к этому вполне подготовленной, так как с подобными явлениями встречалась раньше. "Кто бы ты ни был, — мысленно сказала я, — пойди к К... и попытайся передать нам ее мысли. Скажи, что она делает, и расскажи ей, что делаем мы и где находимся".

"Я у нее, — ответил тот же голос, — Старая г-жа (Кокона) сидит в саду. Она надела очки и читает письмо". "Сейчас же передай содержание письма", — торопила его я, и быстро приготовила записную книжку и карандаш. Содержание письма передавалось медленно, как будто невидимое существо хотело дать мне время записать слова, отмечая их произношение. Я поняла, что это валахский язык, с которым я не знакома.

"Смотрите на запад, в сторону третьего столба юрты, — сказал монгол своим естественным голосом, (голос звучал глухо, как бы издалека), — Ее мысли тут".

Тогда в конвульсивном движении шамана верхняя часть его туловища поднялась и голова его тяжело упала к ногам автора этих строк; обеими руками я ее поддержала. Положение становилось все более неприятным, но любопытство мое взяло верх. На западной стороне палатки, слабо светясь, появился призрак моей старой приятельницы, валахской румынки. Она по природе своей мистик, но абсолютно не верит в феномены подобного рода.

"Ее мысли здесь, но тело ее спит в бессознательном состоянии, иначе я не мог бы ее привести", — произнес голос.

Я попросила ее дать нам доказательство, что это она, ответив на вопрос, но напрасно: щеки ее дрожали, все тело жестикулировало, как бы в страхе, агонии, но ни звука не слетало с ее уст. Мне только показалось, но может быть это было моим воображением, что я услышала как бы издалека румынские слова: "Non se pote!" ("Это невозможно!")

Более двух часов нам давались реальные, необъяснимые доказательства того, что астральное тело шамана выполняло мои невысказанные желания. Через 10 месяцев я получила письмо от моей приятельницы из Валахии. Она писала, что в то утро она сидела в саду и была занята приготовлением консервов. Письмо, которое она тогда читала, было от ее брата и его содержание соответствовало тому, что я записала и потом письмом передала ей. Внезапно она потеряла сознание, как ей казалось, из-за жары. В состоянии сна она увидела группу людей в каком-то пустынном месте, сидящих в "цыганской палатке".

Но наш опыт оказался для нас очень полезным. Я послала дух шамана к одному своему другу. Это Кутчи из Лхассы. Он постоянно путешествует из Лхассы в Британскую Индию и обратно. Тем же способом мы сообщили ему о нашем критическом положении в пустыне и через несколько часов пришла к нам помощь. Нас освободили верховые, которых начальник прислал прямо в то место, где мы были и о котором ни один человек не мог знать. Начальник этот был "адептом". Ни раньше, ни позже, мы его не встречали, так как он никогда не покидал своего ламаистского монастыря. Для нас он был недоступен. Но он был личным другом Кутчи.

Все рассказанное, конечно, вызовет у читателей только недоверие, но я пишу для тех, кто верит, кто, как и автор этих строк, понимает безграничные возможности астральных сил. В этом случае, я знаю, "астральный двойник" шамана не работал один, так как он не являлся адептом, а лишь обыкновенным медиумом. Шаман всегда говорил, что как только он возьмет камень в рот, показывается его отец, освобождает его от тела и ведет туда, куда пожелает, куда прикажет". [5, т.II, с.626-628]

Глава 11
С УЧИТЕЛЕМ ПО ИНДИИ

Хотя в 1856 г. Е.П.Б. попала в Тибет, ей все же не удалось вступить тогда в ашрам Учителя. Это не значит, что она Его не видела. Он мог посещать Индию и она могла встречаться с ним во время своего пребывания в Индии в 1852-1853 и 1855-1857 гг. Синнет уверяет, что обучение оккультизму началось в ее двадцатипятилетнем возрасте и что "в 1857 году ее оккультный Руководитель посоветовал ей оставить Индию. Это было перед началом беспорядков" — восстанием сипаев. [20, с.45-48]

Е.П.Б. говорила: "Учитель предложил мне уехать на Яву с некоторым поручением. Там жили два человека, о которых я думала, что они чела. В 1869 г. я видела одного из них в доме Махатмы и узнала его, но он это отрицал". Это означало, что Е.П.Б. была теперь окончательно принята Учителем и ей надо было выполнять его поручения в разных частях света. [14, с.151]

Доказательством того, что Е.П.Б. встретила Учителя и путешествовала с ним по Индии, может послужить и другой источник. В 1879 году, в апреле, она и полковник Олькотт посетили Карли, пещеры недалеко от Бомбея. Олькотт об этом писал в своем "Дневнике", а Е.П.Б. в своей книге "Из пещер и дебрей Индостана", которая состоит из писем, посылавшихся ею в журнал "Русский Вестник". [18, т. II, гл. IV; 1, гл. II, III]

Эти два источника несколько противоречат друг другу.

По описанию Олькотта, группа путешественников состояла из него, Е.П.Б., и Мульджи Текерси. Их провожал слуга Бабула.

Е.П.Б. в своей книге пишет: "Мы ехали с тремя знакомыми индусами. Двое из них когда-то высокой касты, ныне исключены из нее и "отлучены" от пагоды за сообщество и сношения с нами, презренными иностранцами. На станции к нам присоединились еще двое приятелей из туземцев, с которыми мы переписывались из Америки уже несколько лет. Все они члены нашего Общества, реформаторы юной Индии и враги браминов, каст и предрассудков, сговорились отправиться вместе с нами на ежегодную ярмарку храмового праздника в пещерах Карли, посетив сперва Матаран и Кхандалу. Один из них был брамин из Пуны, другой мудельяр — помещик из Мадраса, третий сингалезец из Кераллы, четвертый земиндар — землевладелец из Бенгала, пятый — громадного роста раджпут, независимый такур из провинции Раджистана, которого мы давно знали под именем Гулаб Лалл Синга, а звали просто Гулаб-Синг".*

__________
* Полковник Олькотт написал на полях принадлежавшего ему экземпляра книги "Из пещер и дебрей Индостана" слова: "Учителя не видели". [1, с.41].

В чем причина противоречий в рассказах? Объяснение мы можем найти в одном из писем Е.П.Б. Синнету; в нем она возражает Селину, который высказал сомнение в правильности рассказанного ею случая "Может ли двойник убить?" только потому, что она спутала какие-то даты. Е.П.Б. в этом письме Синнету настаивала на своих авторских правах: "Я писала рассказы, основываясь на фактах, которые происходили в разных местах с живыми людьми, только переводила их слова... Разве я писала дневник? Или давала какие-то показания, в которых мне надо было, обрисовывая факты, вспоминать точно, строго повторять сказанные слова?.. Так же было и с моими "Русскими письмами" из Индии.

Разве мне надо было сообщать географические названия и т.п. так, чтобы эти письма служили путеводителем по Индии? Я описывала факты, как они были, называла имена действующих участников событий, но в этом литературном произведении я соединила события, происходившие в разные годы, и описала некоторые феномены, показанные Учителем в разное время. Разве это преступление?" [14, с.153]

Еще одно подтверждение дал В.С.Соловьев, который в 1884 году познакомился с Е.П.Б. в Париже:

— Надолго вы здесь? — спросил я.
— А и сама еще не знаю... Хозяин послал...
— Какой хозяин?
— Мой хозяин, учитель, гуру мой, ну назовите его хоть Гулаб Лалл Сингом из "Пещер и дебрей Индостана". [4, с.14]
После обследования пещер Карли и осмотра ближайшего базара, путешественники решили провести ночь на какой-то террасе. Заметьте, как по-разному описывают следующие далее события Е.П.Б. и полковник Олькотт. Он пишет: "На террасе перед пещерами нас угостили горячим ужином и после того, как мы налюбовались освещенной луной панорамой и в последний раз закурили, мы завернулись в одеяла, легли на каменный пол и проспали спокойно до утра. Бабу Рао сел у входа на террасу, чтобы заботиться о костре, защищавшем нас от хищных зверей... То, что в "Пещерах и дебрях" говорится о нападении ночью огромного тигра, все это фантазия".

Е.П.Б. пишет: "Был организован ужин по восточному обычаю. Мы сидели на покрытом полу и ели на банановых листах. Тихие, скользящие шаги слуг, их белые муслиновые одежды и красные тюрбаны, безграничные просторы земли перед нами, освещенные луной, за нами старинные темные пещеры, выкопанные людьми неизвестных рас неизвестно как давно в честь неизвестных доисторических божеств, — все это увело нас в сказочную страну другой эпохи, которая так отличалась от нашей".

Здесь без сомнения Е.П.Б. описывает какое-то другое посещение Карли, с другими дорожными спутниками, среди которых был и Гулаб Лалл Синг. Е.П.Б. далее пишет: "Я распространюсь о нем более, нежели о других, потому что об этом странном человеке шли самые удивительные и разнообразные толки. Ходила молва, что он принадлежит к секте радж-йогов, посвященных в таинства магии, алхимии и разных других сокровенных наук Индии. Он был человек богатый и независимый, и молва не смела заподозрить его в обмане, тем более, что если он и занимался этими науками, то старательно скрывал свои познания от всех, кроме самых близких ему друзей.

Гулаб Лалл Синг был независимым такуром из Раджистана, название которого означает буквально "обитель или земля царей". Такуры почти все ведут свой род от Сурии (солнце) и потому называются сурьяванзами, потомками солнца, в гордости не уступая никому. По их выражению: "земная грязь не может пристать к лучам солнца", т.е. к раджпутам; поэтому они не признают никакой касты, кроме браминов, отдавая почести лишь одним бардам, воспевающим их военные доблести, которыми они так справедливо гордятся. Англичане страшно боятся их и не решились их обезоружить, как другие народы Индии. Гулаб Лалл Синг приехал со слугами и щитоносцами"

"Такуры играют в Индии ту же роль, какую играли в Европе средневековые бароны феодальных времен. Номинально они подвластны своим владетельным принцам, или же британскому правительству; но de facto они ни от кого не зависят. Построенные на неприступных скалах, их замки, кроме явного затруднения добраться до них иначе как по одному человеку, гуськом, представляют еще ту выгоду, что каждый из них сообщается с подземными ходами, тайна которых переходит лишь наследственно, от отца к сыну. Мы посетили два из таких подземных покоев; один из них способен поместить в своих обширных залах целую деревню. Одни йоги (кроме владельцев) и посвященные адепты имеют свободный к ним доступ. Хорошо известно, что никакая пытка, — тем более, что они саморучно и ежедневно прибегают к пытке сами, — не в состоянии заставить их выдать тайну".

"...До сих пор в разных местах Индии имеются обширные библиотеки, доступ куда пролил бы яркий свет не только на древнюю историю самой страны, но и на самые темные гипотезы всемирной истории. Некоторые из этих наполненных драгоценными рукописями библиотек находятся во владении туземных принцев и подвластных им пагод; но большая часть в руках джаинов (самой древней секты) и такуров Раджпутаны, старинные, наследственные замки которых разбросаны по всему Раджистану, как орлиные гнезда, на вершинах скал".

В этом месте своего рассказа Е.П.Б. сообщает, что к их группе присоединились еще двое: мисс Х. и господин У. Последний был архитектором и секретарем полковника, а первая — пожилая художница.

Далее она продолжает: "В эту ночь все мои спутники, кроме меня, спали как убитые. Свернувшись возле догорающих костров, они нимало не обращали внимания ни на гул доносившихся с ярмарки тысяч голосов, ни на продолжительный, глухой, словно раскаты далекого грома, рев тигров, поднимавшийся из долины, ни даже на громкое моление пилигримов, шествие которых по узкому карнизу скалы, с которого мы чуть было не слетели днем, продолжалось взад и вперед всю ночь. Они приходили партиями по два, по три человека; иногда шли одинокие женщины. Так как им не было доступа в большую вихару, на веранде которой мы лежали, то, поворчав, они отправлялись в боковую келью, нечто вроде часовенки, с изображением Деваки-Мата (богини-матери) и с наполненным водой танком. Подойдя к дверям, пилигрим простирался на земле, клал приношение у ног богини и затем или окунался в "святую воду очищения", или же, зачерпнув рукой воды из танка, мочил себе лоб, щеки, грудь; потом снова простирался и шел уже назад, спиной к дверям, где опять простирался, пока с последним воззванием к "мата, маха мата!" (матери, великой матери) окончательно не исчезал в темноте. Двое слуг Гулаб-Синга с традиционными копьями и щитами из носорожьей кожи, получив приказание охранять нас от диких зверей до рассвета, сидели на ступеньке над пропастью. Не в состоянии уснуть, я следила за всем окружающим с возрастающим любопытством. Не спал в ту ночь и Такур. Каждый раз, как я полуоткрывала отяжелевшие от усталости веки, мне бросалась в глаза гигантская фигура нашего таинственного друга...

Поместясь по восточному (с ногами) на одной из высеченных в скале скамеек, у самой окраины веранды, он сидел неподвижно, обвив обеими руками приподнятые колена и вперив глаза в серебристую даль. Раджпут сидел так близко к краю, что малейшее неосторожное движение, казалось, должно было свергнуть его в зиявшую у ног его пропасть. Но он двигался не более стоявшей наискось от него гранитной богини Бхавани. Обливавшее все впереди его сияние месяца было так сильно, что черная тень под нависшею над ним скалой делалась еще непроницаемее, оставляя его лицо совершенно во мраке. Только вспыхивавшее по временам яркое пламя догорающих костров, обливая темно-бронзовое лицо горячим отсветом, дозволяло порой разглядеть неподвижные черты сфинксоподобного лика, да как угли светящиеся, такие же неподвижные глаза.

Что это? Спит он или замер? Замер, как замирают посвященные радж-йоги, о которых он сам рассказывал утром... О Боже мой! Хоть бы заснуть!.. Вдруг громкое продолжительное шипение, раздавшееся у самого уха, как бы из-под сена, на котором мы свернулись, заставило меня внезапно вскочить с какими-то неясно определенными воспоминаниями о "кобре". Затем пробило раз, другой... То был наш американский дорожный будильник, как-то нечаянно попавший под сено. Сделалось смешно, и стыдно за невольный испуг.

Но ни шипение, ни громкий бой часов, ни мое быстрое движение, заставившее мисс Б*** сонливо приподнять голову, не пробудили Гулаб-Синга, который все также висел над пропастью, как и прежде. Прошло еще с полчаса. Несмотря на долетавший издалека гул празднества, все кругом было тихо и неподвижно; сон бежал от меня все более и более. Подул свежий предрассветный и довольно сильный ветер, разом зашелестевший листьями и вскоре закачавший кругом нас вершинами торчавших из бездны деревьев. Все мое внимание было теперь сосредоточено на группе трех сидевших предо мною раджпутов: на двух щитоносцах и их господине. Не знаю почему, но оно было особенно привлечено в эту минуту длинными развевающимися на ветру волосами слуг, сидевших сбоку веранды и более защищенных от ветра, нежели их саиб. При взгляде в его сторону, мне показалось, будто вся кровь у меня застыла в жилах: висевшую возле него крепко привязанную к колонне кисейную вуаль (топи) хлестало со всех сторон ветром; длинные же волосы саиба лежали неподвижно, словно приклеенные к плечам: ни один волос не шевелился, ни малейшего движения в легких складках обвивавшей его белой кисеи; изваянная статуя не может казаться неподвижнее...

Да что ж это такое? Бред, галлюцинация или изумительная, непонятная действительность? Крепко зажмурив глаза, я было решилась не глядеть долее. В эту минуту что-то захрустело в двух шагах от ступени, и длинный черный силуэт — не то собаки, не то дикой кошки — ясно очертился на светлом фоне неба. Животное стояло на краю обрыва боком, и высокий, трубою хвост то подымался, то опускался в воздухе... Оба раджпута быстро, но неслышно встали и повернули голову к Гулаб-Сингу, как бы ожидая приказаний... Да где же сам Гулаб-Синг? На месте, где за минуту до этого он так неподвижно сидел, никого не оказалось; лежала лишь одна сорванная ветром топи... Страшный, продолжительный рев вдруг оглушил меня, заставив вскочить на ноги; рев этот, проникнув в вихару, казалось, разом пробудил уснувшее эхо и отозвался глухими раскатами вдоль всего обрыва. Господи... тигр! Не успела эта мысль еще ясно сложиться в уме моем, как захрустели деревья, и словно чье-то тяжелое тело покатилось в пропасть. Все мгновенно вскочили; мужчины схватились за ружья и револьверы; произошла страшная суматоха...

— Что с вами? — раздался спокойный голос Гулаб-Синга со скамьи, где он снова сидел, как ни в чем не бывало. — Что это вас всех испугало?

— Тигр! Ведь это был тигр? — посыпались вопросы европейцев и индусов. Мисс Б*** дрожала, как в лихорадке.

— Тигр, или что другое, теперь это для нас очень мало значит. Что бы ни было, теперь оно лежит на дне пропасти, — отвечал, зевая, раджпут. — Вы, кажется, особенно встревожены? — добавил он с легкой иронией в голосе, обращаясь к истерически рыдавшей англичанке, которая, видимо, колебалась, упасть ли ей в обморок или нет.

— И почему это правительство не уничтожит всех этих ужасных зверей? — всхлипывала наша мисс, вполне веровавшая во всемогущество своего правительства.

— Вероятно потому, что наши повелители приберегают порох на нас самих, делая нам честь считать нас опаснее тигров, — отрезал Гулаб-Синг.

Чем-то грозным и вместе насмешливым звучало это слово "повелители" в устах раджпута.

— Но каким же образом вы отделались от "полосатого?" — допытывался полковник. — Разве кто стрелял?

Огнестрельное оружие только у вас, европейцев, считается единственным или по крайней мере самым верным способом одолевать диких зверей. У нас, дикарей, есть другие средства, даже более опасные, — пояснил бабу Нарендро Дас-Сен. — Вот, когда вы приедете к нам в Бенгалию, то будете иметь хороший случай познакомиться с тиграми; они приходят к нам непрошенные и днем и ночью, даже в городах...

Начинало светать, и Гулаб-Синг предложил спуститься вниз и до первых жаров осмотреть другие пещеры и развалины крепости. В пять минут все было готово к завтраку, и в половине четвертого мы отправились другою, более покатою дорогой в долину, на этот раз без особенных приключений. Только Махрат, не говоря ни слова, отстал от нас и исчез".

"Осмотрев Логарх, крепость, взятую Сиваджи в 1670 году у могулов, и ныне разрушенные покои, где вдова Нана Фарнавиза под предлогом протекции и 12000 рупий пенсии со стороны Англии сделалась de facto пленницей генерала Уэлеслея в 1804 году, мы поехали в богатую и когда-то укрепленную деревню Варгаон. Там мы решили переждать знойные часы (от 9 утра до 4 пополудни) и потом ехать в исторические знаменитые пещеры Бирзы и Баджах, милях в трех от Карли.

Часа в два пополудни, когда, обвеваемые огромными протянутыми через всю длину комнаты панками, мы, несмотря на то, сильно охали от жары, неожиданно предстал нам исчезнувший с дороги приятель наш — махратский брамин. Сопровождаемый полдюжиной дакни (жителей Деканского плато), он тихо ехал верхом, сидя почти на ушах лошади, которая фыркала и очень неохотно шла; когда же он подъехал к крыльцу веранды и спрыгнул с коня, мы увидали в чем дело: поперек седла лежал, волоча по земле хвост, громадный тигр. Из полуоткрытой пасти висела кусками запекшаяся черная кровь. Его сняли и положили у порога.

Неужели это наш ночной посетитель? — мелькнуло у меня в уме. Я взглянула на Гулаб-Синга. Он лежал в углу на ковре, опершись головой на руку и читал; брови его слегка нахмурились, но он не произнес ни слова. Молчал и брамин, привезший тигра, тихо отдавая приказание, словно он приготовился к торжественному таинству. По народному суеверию, то было действительно "таинством", как мы это скоро узнали...

Клочок шерсти тигра, убитого не пулей или каким-либо холодным оружием, а словом, считается самым верным талисманом против нападения ему подобных. "Такие случаи чрезвычайно редки, — говорил нам махрат, — так как чрезвычайно трудно встретить человека, обладающего этим словом. Отшельники йоги и садду не убивают их, считая убиение даже тигра или кобры грехом, а просто отстраняют от себя зверей. Есть только одно братство в Индии, члены коего обладают всеми секретами и для которых нет в природе тайн... А что тигр был убит не вследствии падения со скалы (они никогда не оступаются), не пулей и не каким-либо другим орудием, а просто словом Гулаба Лалл Синга, то в этом нам порукой тело самого зверя". "Я нашел его очень скоро, — продолжал рассказывать брамин, — в кустах, где он лежал, прямо под нашей вихарой, и у подножия скалы, с которой он скатился вниз уже мертвым... Гулаб Лалл Синг, — ты радж-йог, и я тебе кланяюсь!..", — добавил гордый брамин, присоединяя к слову дело и простираясь перед Такуром на землю.

— Не говори пустого, Кришнарао! — перебил его Гулаб-Синг, — Вставай и не представляй из себя шудры... Тигр просто свалился со скалы и сломал себе при падении шею. Иначе нам пришлось бы употребить в дело оружие, а не слова...

— Повинуюсь тебе, саиб, но... прости, что верю все-таки в свое... Ни один радж-йог еще не сознавался, что он принадлежит к братству, с тех пор, как существует гора Абу.

Он стал оделять нас клочками шерсти, вырываемой им у мертвого зверя. Все молчали. Со странным чувством любопытства я стала наблюдать над группой моих спутников. Полковник (президент нашего общества) сидел, потупив глаза в землю и очень бледный; секретарь его, мистер У***, курил сигару и лежал навзничь, вперив холодные, ничего не выражающие глаза в потолок. Он молча принял клочок шерсти и спрятал его в портмоне. Индусы стояли над тигром, а сингалезец чертил какие-то каббалистические знаки на лбу у зверя. Один Гулаб-Синг продолжал лежать, спокойно читая в углу. Мисс Б*** тихо предложила мне вопрос: "Знает ли наше правительство о существовании этого братства, и дружелюбно ли расположены радж-йоги к англичанам?"

— О, чрезвычайно дружелюбно! — серьезно отвечал раджпут, прежде чем я успела раскрыть рот, — Если они только существуют: одни радж-йоги мешали до сей поры индусам перерезать всем вашим соотечественникам горло, удерживая их... словом.

Англичанка не поняла". [1, с. 41, 42, 58, 76-78]

Описание путешествия, приведенное в "Пещерах и дебрях" и то, которое сделано Олькоттом в его "Страницах старого дневника", отличаются, начиная с пещер Карли. В то время, как полковник говорит лишь о действительном путешествии 1879 года в Аллахабад, Каунпур, Бхартпур, Джайпур, Амбер, Агру, Сахаранпур и Мируту, — Е.П.Б. использует свои воспоминания о более ранних путешествиях, когда она поехала в Насик, чтобы осмотреть там пещерные храмы; в Чандвад, где находятся так называемые Энке-Тенке, также пещерные храмы; в "мертвый город" Манду и в пещеры Багх в 50 милях оттуда.

В 1879 г. действительное путешествие продолжалось только три недели. Е.П.Б., после того, как в "Пещерах и дебрях" описала почти весь маршрут, пишет: "В нашем распоряжении было еще 7 недель. Куда следовало бы направиться? Как лучше всего использовать это время?".

Характер путешествия в обеих экспедициях был очень различным. В 1879 г. это была поспешная поездка по железной дороге, но в "Пещерах и дебрях" она пишет: "Ежедневно бродили мы через реки и джунгли, по селам и развалинам старых крепостей, по проселочным дорогам между Насиком и Джепельпуром; днем, проезжая из одной деревни в другую, частью в арбах на волах, иногда на слонах, а не то так и в пальках (в паланкинах) и верхом, а ночью — обыкновенно разбивали палатку, где ни попало... Гулаб-Синга не было с нами, но благодаря магическому его влиянию мы всюду встречали привет. Он послал провожать нас и руководить нами в дороге своего доверенного слугу. И если бедные, голые крестьяне дичились и часто запирали перед нами двери, то все брамины были так услужливы, как только можно было пожелать..." [1, с.98, 99]

По-видимому в этой экспедиции у Е.П.Б. была определенная цель: исследование пещер и пещерных храмов. Очень интересен один из ее выводов. Она пишет: "Весьма замечательно то обстоятельство, что почти все без исключения пещерные храмы Индии вырыты в конусообразных скалах и горах, словно древние строители нарочно отыскивали такие природные пирамиды. О странной и необычайной, нигде не виданной мною, кроме Индии, форме уже замечено при описании поездки в Карли. Случай ли это, или же одно из правил религиозного зодчества тех далеких времен? А кто тут подражатель? Зодчие ли египетских пирамид, или же неизвестные строители подземных храмов Индии? Как в пирамидах, так и в храмах, все кажется геометрически рассчитанным и, подобно пирамидам, вход во храмы находится не внизу, но на известном расстоянии от подножия горы. Природа, как известно, никогда не подражает искусству, а напротив, последнее всегда старается воспроизвести формы природы. И если даже в этом сходстве между символами Египта и Индии не найдется ничего, кроме случайности, то остается только сознаться, что игра случая бывает иногда необъяснима. Далее нам придется, быть может, представить более веские доказательства тому, что Египет заимствовал многое у Индии".

Подобное же пишет Е.П.Б. о пещерах Насика: "Первые пещеры вырыты на конусообразном холме саженях в сорока от подножия... Затем целый лабиринт келий, очевидно, буддистских отшельников..." [1, с.94] (См. также о пещерах Багх, где говорится то же самое).

О пещерах Энкай-Тенкай: "В 12 милях на юго-восточной стороне Чандвада находится целый город пещерных храмов... Опять, как и в прочих пещерах, храмы на высоте ста футов над подножием, а холм пирамидальный".*

__________
* Сравните с подземными коридорами, о которых говорится в 7 главе, и со следующим отрывком из "Тайной Доктрины": "Великий Путь являет только Мудрый Змей, Змей, который теперь находится в пещерах под треугольными камнями". "Мудрые Змеи хорошо спрятали свои записи, и человеческая история записана как в небесах, так и под землей". "Адепты третьей, четвертой и пятой рас жили в подземных помещениях, обычно под каким-нибудь пирамидальным возвышением, если не под пирамидами". [1, с.104].

О цели своих путешествий по Индии она пишет: "Бенарес, Праяга (ныне Аллахабад), Насик, Хардвар, Бадринат, Матура — вот те священнейшие места древней доисторической Индии, которые одно за другим мы собирались посетить, но конечно не так, как их обыкновенно посещают туристы "a vold'oiseau" ("с птичьего полета"), с дешевым гидом в кармане и под командой сбивающего вас и с ног и с толку чичероне. Нет, мы хорошо знали, что вокруг всех этих мест, словно плющ на развалинах старых замков обвилось предание, веками наросли сорные травы фантазии, пока, наконец, по примеру этих паразитных растений, постоянно сдавливая в своих холодных объятиях стены, они совсем не разрушили первобытные формы здания, и археологу также трудно по обезображенным, усыпающим окрестности остаткам судить об архитектуре когда-то целого здания, как и для нас из этой массы легенд отделить плевелы от настоящего зерна". [1, с.84]

Еще раз она говорит об этом последнем маршруте, но несколько иначе: "Мы приготовлялись увидеть Бенарес, город 5000 храмов и стольких же обезьян; Каунпур, прославленный кровавым мщением Нана-Саиба, и развалины города солнца, разрушенного, по мнению Кольбрука, около 6000 лет тому назад; Агру и Дельхи, и затем, объехав весь Раджистан, с его тысячами такурских укрепленных замков, крепостей, разрушенных городов и легенд, намеревались проехать в Лахор, столицу Пенджаба, и остановиться наконец в Амритсаре". [1, с.83]

Надо заметить, что в Лахоре Е.П.Б. закончила записи, а Лахор был тем городом, где в 1856 г. она встретила Кюльвейна и его спутников, и они вместе пытались попасть в Тибет через Кашмир и Ладакх.

Глава 12
ПЕЩЕРЫ БАГХ

В главе книги "Из пещер и дебрей Индостана", которая так озаглавлена, Блаватская рассказывает о другом случае, когда Гулаб-Синг спас путешественников. Он на время их покинул, но вернулся в самый критический момент. Она пишет:

"Подобно всем пещерным храмам в Индии, вырытым, как я подозреваю, аскетами с целью искушать человеческое терпение, и эти кельи находятся на вершине почти отвесной горы... Семьдесят две высеченные в скале ступени, заросшие мхом и колючками, с глубокими выбоинами, которые громко свидетельствовали о несметных миллионах ног пилигримов, выбивавших их в продолжении двух тысяч лет, — таков для начала парадный ход в Багхские пещеры. Прибавьте к прелестям подобного подъема множество горных ручьев, просачивающихся между камнями, никто не удивится, что мы в то утро положительно изнемогали под бременем жизни и археологических затруднений. Бабу, который, сняв туфли, скакал по колючкам с такой же легкостью, как если бы у него вместо человеческих подошв были копыта, посмеивался над "слабыми европейцами" и только еще больше бесил нас...

Но взобравшись на вершину горы, мы перестали роптать, почувствовав с первого взгляда, что будем вполне вознаграждены за всю нашу усталость. Едва мы взошли на небольшую расстилавшуюся под далеко нависшею над ней бурою скалой площадку, как перед нами открылась через прямоугольное отверстие, футов в шесть шириной, целая амфилада темных пещер. Мы были поражены мрачным великолепием этого давно покинутого храма. Не теряя времени на подробный осмотр потолка над площадкой, очевидно служившего когда-то верандой, над портиком с его торчащими сверху, как большие черные зубы отломками того, что некогда было колоннами, и не останавливаясь даже осмотреть две комнаты по обеим сторонам древней веранды, одну с разбитым идолом какой-то плосконосой богини, другую с Ганешей, — мы приказали зажечь факелы и вошли внутрь первой залы...

Прямо против входа дверь ведет в другую залу, продолговатую, с двумя шестиугольными колоннами и с нишами по бокам, в которых стоят довольно хорошо сохранившиеся статуи: богини в 10 футов вышины и несколько богов в 9 футов. За этою — вход в комнату с алтарем. Это правильный шестиугольник в три фута между углами, под высеченным из цельной скалы куполом. Сюда не впускался, как и ныне не впускается, никто, кроме посвященных в таинства адитума. Кругом — кельи бывших жрецов; их около двадцати. Осмотрев алтарь, мы было уже собрались идти далее, как полковник, взяв из рук одного из слуг факел отправился с двумя другими осматривать эти боковые комнаты. Через несколько минут раздался его голос, громко звавший нас из второй кельи налево. Он нашел секретный ход и кричал нам: "Пойдемте далее... надо увериться, куда он ведет!.."

— В берлогу одного из "оборотней"... Смотрите в оба, полковник... берегитесь тигров!.. — прокричал за нас в ответ Бабу.

Но по дороге к "открытиям" нашего президента было нелегко остановить. Мы пошли на его зов.

— Комната... потайная келья!.. Лезьте все за мною... целый ряд комнат!.. Мой факел потух!.. несите спички... факелы!..

Но лезть за ним и нести факелы оказывалось легче на словах, чем на деле. Факельщики наотрез отказались лезть и чуть было не разбежались со страха. Мисс Б*** брезгливо посматривала на закопченную стену и на свой туалет, а У*** поместился на отвалившемся куске колонны и решил, что не пойдет, а закурит сигару и, окруженный отрядом трусливых факельщиков, станет нас ожидать. В стене было несколько выступов, очевидно, высеченных позднее пещеры, а на полу валялся большой, как бы нарочно высеченный в неправильную форму камень, соответствующий своей формой дыре в стене. Бабу на своем живописном языке тотчас же указал нам на него, как на бывшую "затычку" потаенного хода. При тщательном осмотре мы убедились в очевидном намерении каменщика-строителя сделать его похожим и даже ничем не отличающимся от прочих неровностей грубо обтесанной стены. К тому же, мы нашли в нем нечто вроде стержня, на котором его, вероятно, и поворачивали, когда являлась надобность открывать этот выход.

Первым полез в дыру, продолговатую, фута в три вышины, но не более двух в ширину — наш мускулистый "воин божий", а так как дыра, когда он стал на кусок колонны, приходилась почти на середине груди этого пенджабского Еруслана Лазаревича, то он и влез довольно легко. За ним, с ловкостью обезьяны, спрыгнул Бабу и, втащив факел, осветил всю комнату. Затем, с помощью Акали, который втаскивал меня сверху за руки, и Нараяна, помогавшего снизу, меня благополучно, хотя и с усилием, перегрузили через отверстие, в котором я, впрочем, изрядно застряла, сильно оцарапав при этом о стены руки. Как ни тяжелы археологические расследования при пяти пудах бренного тела, я однако же чувствовала, что с двумя такими геркулесами, как Рам-Рунджит-Дас и Нараян, смело могла бы отправиться хоть на самые вершины Гималаев. Последними полезли мисс Б***, которая чуть было не проглотила горсть свалившихся ей в вечно открытый рот пыли и камешков, а за нею Мульджи. Но У***, который предпочел на этот раз чистоту своих белых панталон осмотру святынь незапамятной древности, остался внизу с людьми...

Что касается нас, то мы полезли во второе отверстие под водительством на этот раз Нараяна. Он бывал здесь и прежде, и по этому поводу рассказал нам весьма странную историю. Он уверял, и весьма серьезно, будто такие комнаты тянутся одна за другою до самой вершины горы. Затем они повертывают в сторону, спускаясь вниз до огромного подземного жилища, где по временам живут радж-йоги. Желая удалиться на время от света и провести несколько дней в уединении, радж-йоги находят его там, в подземном жилище. Наш президент как-то сбоку странно покосился через очки на Нараяна, но промолчал. Индусы не противоречили.

Вторая келья была во всем подобна первой и имела такое же отверстие. Через него мы пролезли в третью, где и сели отдохнуть. Здесь я почувствовала, что мне становится трудно дышать; но, приняв это просто за одышку, действие усталости, ничего не сказала товарищам, и мы полезли в четвертую келью. Только отверстие в эту было завалено до двух третей мелкими камнями и землей, и нам пришлось минут двадцать откапывать его прежде, чем мы могли пролезть далее. Как нам сказал Нараян, комнаты все шли в гору; пол одной находился на уровне с потолком предыдущей. Четвертая келья была в развалинах, но две повалившиеся колонки составили как бы ступени к отверстию пятой кельи и, казалось, представляли менее затруднения. Но тут полковник, остановив занесшего уже было ногу Нараяна, лаконически заметил, что теперь пришло время держать совет. "Выкурить трубку совещания", сказал он, употребляя выражение краснокожих индейцев.

— Если Нараян говорит правду, то ведь этак мы можем путешествовать из одного отверстия в другое до завтрашнего дня?

— Я сказал правду, — как-то торжественно отвечал Нараян, — но с тех пор, как я был здесь, мне говорили, будто несколько отверстий уже завалено, а именно в следующей за этой келье.

— Ну, стало быть, нечего и думать идти далее. Но кто же завалил их? Или просто они от времени обрушились?

— Нет... их завалили нарочно... они...

— Кто они? Оборотни, что ли?..

— Полковник, — промолвил с усилием индус, и даже при постепенно слабеющем свете факелов можно было заметить, как задрожали у него губы, а сам он побледнел, — полковник... Я говорю серьезно, и не шучу!

— Да и я не шучу. Кто же это они?

— Братья... Радж-йоги; некоторые из них живут недалеко отсюда.

Полковник откашлялся, поправил очки и, помолчав немного, с заметным неудовольствием в голосе наконец проговорил:

— Послушайте, мой милый Нараян, не думаю, чтобы вашей целью могло быть желание морочить нас... Но неужели вы хотите нас заставить поверить или сами верите, что кто-либо в мире, даже спасающийся в джунглях аскет, мог жить в местах, куда не залезают даже тигры и откуда сами летучие мыши ретируются за недостатком воздуха?

Посмотри на огонь факелов... Еще такие две комнаты — и мы задохнемся! — Действительно, наши факелы совсем потухали, и мне становилось чрезвычайно трудно дышать. Мужчины тяжело переводили дух, а Акали громко сопел.

— И однако же, я говорю святую истину, далее живут они... Я сам был там.

Полковник задумался и стоял в видимой нерешимости перед входом.

— Вернемся назад! — неожиданно заорал Акали. — У меня кровь идет из носа.

В эту самую минуту со мной произошло нечто столь же неожиданное, как и странное для меня тогда: я почувствовала, как вдруг у меня сильно закружилась голова, и я почти в беспамятстве скорее упала, нежели опустилась на обломок колонны, прямо под отверстием в пятую келью. Еще секунда, и несмотря на тупую, но сильную, как удары молота, боль в висках, мною стало овладевать невыразимое чувство отрадного, чудного спокойствия; я смутно сознавала, что был уже не грозящий, а действительный обморок; что через несколько секунд, если меня не вынесут на воздух, я должна буду умереть. И однако же, хотя я не могла уже пошевельнуть ни одним пальцем, ни произнести и одного звука, я не испытывала ни малейшей агонии, ни искры страха в душе: одно только апатичное, но невыразимо приятное чувство успокоения, полное затишье всех чувств, кроме слуха. На минуту я, должно быть, совсем потеряла сознание, но помню как перед тем глупо внимательно прислушивалась к мертвенному вокруг меня молчанию. Неужто это смерть? — раз неясно мелькнуло у меня в голове. Затем мне показалось, будто меня стали обвевать чьи-то мощные крылья: "Добрые, добрые крылья, ласковые, добрые крылья"... словно выбиваемые маятником, отчеканивались у меня эти слова в мозгу, и я идиотически внутренне засмеялась им. Потом я стала отделяться от колонны и знала скорее, чем чувствовала, что падаю в какую-то бездну, все ниже и ниже, среди глухого отдаленного грома. Но вдруг раздался громкий голос: я его не слухом услыхала, а словно почувствовала... В нем было что-то осязательное, что-то разом задержавшее меня в моем беспомощном падении и остановившее его. То был давно известный, хорошо знакомый мне голос, признать который в эту минуту я не имела сил. Среди грома голос этот сердито раздался издалека, как будто из самого поднебесья, и, прокричав на языке хинди: "Диувана Тумере у анека кья кама тха?" (Безумцы! Какая нужда была вам сюда заходить?) замолк...

Как меня протащили затем через пять узких отверстий, останется для меня навеки тайной... Я пришла в себя уже внизу на веранде, где дул со всех сторон ветер, так же скоро, как и повалилась наверху, в наполненной гнилым воздухе келье. Когда я совсем оправилась, то прежде всего мне бросилась в глаза нагибавшаяся надо мною высокая мощная фигура, вся с головы до ног в белом, и черная как смоль, раджпутская борода. Но лишь только я узнала обладателя бороды, как разом изъявила свою искреннюю радость, спросив его тут же: "Откуда Вы взялись?" То был наш друг, Такур Гулаб-Лалл-Синг, который обещав встретить нас в Северо-Западных провинциях, теперь являлся нам, как будто спадший с неба или выросший из-под земли, — в Багхе!

Действительно, можно было полюбопытствовать и спросить у него, откуда и как это он пожаловал к нам, тем более, что не меня одну поразило его присутствие. Но мой несчастный обморок и плачевное состояние прочих исследователей подземелья делали всякие расспросы на первое время почти невозможными. С одной стороны, мисс Б*** насильно закупоривала моим носом свою склянку с нашатырным спиртом; с другой, "божий воин" — весь в крови, как будто и в самом деле только-что сражался с афганами; далее Мульджи с сильной головной болью. Один полковник да Нараян отделались легким головокружением. Что же касается Бабу, то его никакие углекислые газы, кажется, не в состоянии были доканать, а также как и свирепые солнечные лучи, убивавшие других наповал, безвредно скользили по этой неуязвимой бенгальской оболочке. Ему только очень хотелось есть... Наконец, из запутанных восклицаний, междометий и объяснений, мне удалось узнать следующее:

Когда Нараян, первый заметив, что я в обмороке, бросился ко мне и мигом оттащил назад к отверстию, из верхней кельи раздался вдруг голос Такура и как громом поразил их на месте. Прежде чем они могли прийти в себя от изумления, Гулаб-Синг вышел из верхнего отверстия с фонарем в руках, и соскочив вниз, кричал им из следующего отверстия, чтобы они поскорее "подавали" ему "бай" (сестру). Это "подавание" такого грузного предмета, как моя тучная особа, и представившаяся моему воображению вся эта картина чрезвычайно рассмешили меня тогда. Но мисс Б*** сочла священным долгом своим обидеться за меня, хотя на нее никто и не обратил внимания. Сдав с рук на руки полумертвую поклажу, они поспешно последовали за Такуром; но Гулаб-Синг, по их рассказам, все как-то умудрялся, несмотря на затруднение, причиняемое ему подобным багажом, действовать и без их помощи. По мере того, как они пролезали через верхнее отверстие, он был уже у другого, нижнего и, сходя в одну келью, они только успевали видеть мельком его развевающуюся белую садру, исчезающую из одного хода в следующий, нижний. Аккуратный до педантизма, точный во всех своих исследованиях, полковник никак не мог сообразить, каким это образом Такур мог препровождать так ловко почти бездыханное тело из одного конца отверстия в другой! "Не мог же он выбрасывать ее перед собою из прохода вниз; иначе она разбилась бы...", — рассуждал он. "Еще менее возможно думать, чтобы сойдя вниз первым, он затем протаскивал ее за собою. Непостижимо!.." Мысль эта долго преследовала полковника, пока не стала чем-то вроде задачи: что появилось первым — птица или яйцо? А Такур на все вопросы только пожимал плечами, отвечая, что не помнит; что он просто выносил меня из келий как можно скорее и поступал, как только умел; что ведь они все шли вслед за ним и должны были видеть, и, наконец, что в подобные минуты, когда всякое мгновение дорого, "люди не думают, а действуют", и тому подобное.

Но все эти соображения и трудность объяснить процедуру загадочного передвижения явились лишь впоследствии, когда нашлось время думать и размышлять о случившемся. Теперь же никто ничего еще не знал о том, как и откуда явился в такую минуту наш Гулаб-Синг. Сойдя вниз, они нашли меня, лежавшую на ковре на веранде, и Такура, отдающего приказания двум слугам, подъехавшим из-за горы верхами, а мисс Б*** в "грациозном отчаянии" с открытым ртом, таращившую изо всей мочи глаза на Гулаб-Синга, которого она, кажется, серьезно принимала за "материализованного духа".

Между тем, объяснение нашего друга было, на первый взгляд, и просто, и весьма естественно. Он был в Хардваре с Суами [Даянандой], когда тот послал нам письмо, чтобы отложить наш приезд к нему на время. Приехав из Джабельпура в Кандву, по Индорской железной дороге, он побывал у Холькара по делам и, узнав, что мы здесь, решил присоединиться к нам, ранее, чем предполагал. Достигнув Багхи поздно вечером, накануне, и не желая тревожить нас ночью, узнав, наконец, что мы будем в пещерах утром, он заранее приехал встретить нас. Вот и вся тайна...

— Вся?.. — воскликнул полковник, — Разве Вы знали, что мы залезем в кельи, когда забрались туда ожидать нас?..

Нараян едва дышал и смотрел на Такура глазами лунатика. Тот даже бровью не повел.

— Нет, не знал. А в ожидании вашего приезда зашел посмотреть на кельи, которые давно не видел. А там замешкался и пропустил время...

— Такур-саиб, вероятно, вдыхал в себя свежий воздух в кельях... — ввернул словцо Бабу, скаля зубы.

Наш президент ударил себя по лбу и даже привскочил.

— И в самом деле!... Как же Вы могли выдержать так долго?.. Да!.. Но откуда же Вы прошли в пятую келью, когда выход был завален в четвертую, и нам пришлось самим откапывать его?

— Есть и другие ходы. Я прошел внутренним, давно известным мне путем, — спокойно отвечал Гулаб-Синг, раскуривая гэргэри. — Не все следуют по одной и той же дороге, — добавил он медленно и как-то странно, и пристально взглянул в глаза Нараяну, который согнулся и почти припал к земле под этим огненным взглядом. — Но пойдемте завтракать в соседнюю пещеру, где все должно быть готово. Свежий воздух вас всех поставит на ноги...

Выйдя из главной пещеры, в 20 или 30 шагах на юг от веранды, мы наткнулись на другую такую же пещеру, к которой надо было идти по узкому карнизу скалы. В эту вихару нас Такур не пустил, боясь после нашего несчастного опыта с кельями, что у нас сделается головокружение. Мы сошли по раз уже пройденным ступеням на берег реки и, повернув по направлению к югу, обогнули гору, шагов на 200 от лестницы, и оттуда поднялись в "столовую", по выражению Бабу. В качестве "интересной больной", меня понесли по крутой тропинке в собственном складном стуле, привезенном мною из Америки, никогда меня не покидавшем в дороге, и благополучно высадили у портика третьей пещеры". [1, с.179, 183-190]

"В ту ночь мы ночевали в долине на берегу ручья, разбив палатки под тенистою смоковницей. Нарочно свернув с пути в Бомбей, чтобы повидаться с нами и исполнить поручение Суамиджа, санньязи сидел с нами далеко за полночь, рассказывая о своих странствиях и чудесах своей когда-то великой родины, о старом "льве" Пенджаба Рунжит-Синге и его геройских подвигах...

Но наш новый знакомый был уроженец Амритсара в Пенджабе и воспитан в "Золотом храме", что на Амрита-Сарас (Озере Бессмертия). Там находится их верховный гуру-учитель сикхов, который никогда не выходит за пределы своего храма, где он сидит целые дни, изучая священное писание этой странной, воинственной секты — книгу Адигранта... Сикхи взирают на него как тибетские ламы взирают на своего далай-ламу. Как последний есть воплощение Будды для лам, так амритсарский маха-гуру — воплощение основателя секты сикхов, Нана ка, хотя по их понятиям Нанак никогда не был божеством, а только пророком, вдохновляемым духом Единого Бога.... Наш саньязи... был настоящим акали — одним из шестисот священников-воинов, приставленных к "Золотому храму" для божественного служения и его охраны от нападения жадных мусульман. Звали его Рам-Рунджит-Дас, и его наружность вполне соответствовала принадлежащему ему титулу "Божьего воина", как себя величают храбрые акали... Он скорее походил на геркулесоподобного центуриона древних римских легионов, нежели на кроткого служителя алтаря, хотя бы и сикхского.

Рам-Рунджит-Дас предстал перед нами верхом на прекрасной лошади... Еще издали он был признан нашими индусами за акали по совершенно отличному от других туземцев костюму. На нем была яркоголубая туника-безрукавка — совершенно такого покроя, как мы видели на изображениях римских воинов; на его мускулистых огромных руках были широкие стальные браслеты и щит за спиной. На голове конической формы синий тюрбан..." [1, с.156, 157]

"После завтрака мы простились с "божьим воином", который направлялся по дороге в Бомбей. Почтенный cикх крепко пожал нам всем руки и, приподняв правую руку ладонью вперед, с серьезным и важным видом давал нам всем поочередно свое пастырское благословение по обычаю последователей Нанака. Но когда он дошел до полулежавшего на земле Такура, облокотившегося на седло вместо подушки, с ним произошла резкая перемена. Она была до того резка и очевидна, что всем нам бросилась в глаза: до того времени он быстро переходил от одного к другому, пожимая каждому руки и затем благословляя; но когда его взгляд опустился на рассеянно глядевшего на приготовления к отъезду Гулаб-Синга, то он внезапно остановился, и важное, немного горделивое выражение его лица перешло во что-то словно униженное и сконфуженное. Затем вместо обычного "намасте" ("кланяюсь вам"), наш акали совершенно неожиданно для нас простерся перед Такуром на землю. Благоговейно, словно перед своим амритсарским гуру, отчетливо прошептал он: "Апли аднья, садду саиб, аширват"... ("Повелевай слугою... святой саиб... благослови раба") — и так и замер на земле...

Мы были так поражены этой выходкой, что сами как будто чего-то сконфузились; но ни один мускул не дрогнул на спокойном и бесстрастном лице таинственного Раджпута. Он медленно отвел глаза от реки и перевел их на лежащего пред ним акали; а затем просто, не проронив ни одного слова, слегка дотронулся до его головы указательным пальцем и, встав, заметил, что и нам пора ехать...

Всю дорогу он следовал за нашим, тихо ехавшим по глубокому песку экипажем, верхом и рассказывал о местных преданиях Хэрвара и Раджистана, сложившихся с незапамятных времен в народе эпических легендах и о великих деяниях Гери-Кула ("Гери-Кула" буквально: из фамилии или семейства Солнца. Кула по санскритски: фамилия, прозвище. Раджпутские принцы, особенно Махарани Уйдейпурские, чрезвычайно гордятся своим астрономическим происхождением), принцев-богатырей расы Гери (Солнца). Это имя "Гери-Кула" заставляет серьезно предполагать многих ориенталистов, что кто-нибудь из этой фамилии эмигрировал в Египет, в темные доисторические времена первых фараоновских династий, откуда древние греки и переняли вместе с именем и предания, сложив таким образом свои легенды о боге-солнце Гер-Кулесе. Древние египтяне боготворили сфинкса под именем "Гери-мукха" — или Солнца на небосклоне. На той горной цепи, что обрамляет Кашмир, к северу находится, как известно, громадная, похожая на голову вершина (13000 футов над уровнем моря) и называется Гери-Мукх. Имя это встречается в древнейших Пуранах. Почему гг. филологи не позаймутся этим странным совпадением имен и легенд? Кажется, почва богатая..." [1, с.192,193]

Так как следующий рассказ длинен и сложен, то ему следует отвести особую главу, и она будет озаглавлена так же, как в "В пещерах и дебрях Индостана".*

__________
* В русском издании книги "Из пещер и дебрей Индостана" главы названий не имеют.