"ПОСОХ ПУТНИКА"

I

То, что будет сказано ниже — очень краткое наложение основ Учения Путников, которое по праву может считаться древнейшим на этой планете, наиболее широко распространённым, и в то же время — наименее известным широкой публике. Сущность парадокса в том, что хотя в целости своей Учение во все времена оставалось скрытым для праздного любопытства, множество его проявлений всегда было налицо, и его влияние, без преувеличения, буквально пронизывает собой чуть ли не все значительные философские, религиозные и этические системы древнего и нового времени. “Имеющий уши да услышит”— тот, кого влекло к познанию Учения желание действительно приобщиться к сокровенной его мудрости, всегда находил и калитки и врата, ведущие внутрь его здания, и, во всяком случае, видел само это здание. Прочие же попросту ничего не замечали, проходя сквозь это здание, как сквозь пустоту. Дело в том, что по большинству внешних проявлений, исключая лишь очень немногие. Учение не выходит за рамки обыденного, привычного человеку окружения, как бы сливаясь с окружающим его фоном, оно всецело обращено к внутреннему миру человека, изменяет и формирует его духовную сущность, духовную позицию. Человек же заурядный привык судить по внешним признакам, мыслить внешними, вещественными категориями, тем, что можно “пощупать”, ухватить физически. В отношении к Учению это все равно, что попытаться схватить рукой воздух или поймать ладонью солнечный зайчик: и то и другое реально существует, обладает бытием, но —

качественно иного порядка...

Можно сказать, что Учение просто, как сама природа. В принципе оно и есть естественный взгляд на мир, естественное видение всего в этом мире существующего и происходящего. Но именно поэтому оно и крайне сложно, ибо человек заурядный живёт в искусственном, им самим сконструированном и раскрашенном мире, навязывая ему свои, им же придуманные или изобретённые законы и взаимосвязи. В результате он видит мир как бы сквозь замочную скважину сам того не осознавая, и этот “весь мир” он подчиняет законам “замочной скважины”, а затем в рамки этих законов пытается затолкать и то, что порой открывается ему при выходе за пределы привычного поля зрения. Но стихийное бедствие для муравья, глубоководной океанической рыбы или человека — вещи по своим масштабам несравнимые, между ними колоссальная качественная и количественная разница. Если, отталкиваясь от этого, попытаться образно охарактеризовать то, что даёт своему адепту Учение, можно сказать, что посвящение в него, восприятие его мудрости позволяет муравью, например, увидеть мир глазами человека, более того, внутренне перевоплотиться в него. Но и только, внешне он останется муравьём. Таким образом, никакой материальной выгоды или пользы Учение ему не принесёт. Кто стремится к достижениям подобного рода и возлагает надежды на Учение, лишь обманет себя, лучше ему не приближаться к этой мудрости и, оставаясь слепым, тешиться уютными, пёстрыми, привычными иллюзиями, и не более. Учение несёт прозрение, и кто уже прозрел, вновь слепым не станет, разве что выколет себе глаза. Могут возразить, что зрячим быть лучше, чем слепым, да, но в чем это

“лучше”? И не получится ли что мир, который откроется прозревшему, окажется для него холодным, неуютным, жутким и пугающим, невообразимо чуждым в сравнении с мирком его иллюзий? Не выйдет ли, что он, познав законы этого гигантского мира, окажется слишком слаб, чтобы вынести их бремя и тем более, чтобы противиться им? Он будет попросту раздавлен...

Именно об этом, предостерегая, говорил Великий Неизвестный, который принёс Учение на эту планету и стал первым учителем Путников: “Я учу вас ничему”. Именно эту опасность имели в виду два других, известных людям современности, Путника: царь Соломон (“Во многой мудрости много печали.”) и Иисус Христос (“Не мир я вам принёс, но меч!”).

По этой причине приобщение кого-либо к Учению должно быть медленным и постепенным, чтобы ученик, открывая нечто новое для себя, был внутренне готов к этому открытию, чтобы оно не обернулось вредом для него. Тут как с тем, кто долго голодал: если давать ему пищу понемногу, он быстро восстановит силы, но дайте ему целый хлеб, самый пышный и самый питательный,— и он умрёт, как от сильнейшего яда. Иное дело, что и насущную и духовную пищу каждый воспринимает неодинаково: один ел с утра и до ночи сыт, другой через час уже голоден, и что одному здоровье, другому смерть. Поэтому Учение, и тем более тончайшие детали его, передавались и передаются, как правило, только от наставника к ученику и в устной традиции. В разные времена и по разным причинам обычай избегать записи Учение приобретал то характер предпочтительности, то прямого запрета.

Сейчас мне позволено в общих чертах, с освещением некоторых деталей, дать этот очерк основ Учения. Должен сразу же предупредить читателя: сообщённые тут сведения могут резко расходиться с воззрениями нынешней науки и каждый волен по своему усмотрению верить или не верить им. Моя роль — роль информатора, который вправе сказать то и столько, что и сколько ему позволено. Из этих же соображений я храню молчание о некоторых источниках приводимых тут сведений.

II

Согласно традиции, земная родина Учения — большой, сравнимый с Гренландией, остров в Атлантике, позднее ушедший под воду. Одно из его имён, благодаря Платону, стало популярным. В сущности Атлантида — искажение “Алл-ллан”, что значит “древняя, старая земля”, или “Авал-ллан”— “яблочная, яблоневая земля”. Сходная форма “Аттар-а-ллан”— “земля отцов, предков”. Все это, однако, лишь эпитеты. Исконным названием страны было “Эмаин”, “Эмайн-Маха”— “Эмайн великая”. Слово это происходит от древнего корня “мн”— “человек” и дать его точный перевод трудно. По смыслу ближе всего здесь “человеческая, принадлежащая людям”, “земля людей”. Для нас важно другое имя этой страны — “Маг-Мэлд” или “Маки-Мэлт”, полностью “Магг-Тее-Танн-Мэлд”, буквально: “Место, обиталище сынов богини, праматери Танн”. “Магг” означает “сыны”, множественное число от “маг”—“сын”. (Более позднее кельтское “мак”—“сын”.) Так звалось одно из обитавших здесь двух больших племён “Туатх-Тее-Таннан”—“Племя богини Танн”, точнее—“Род праматери Танн”. После Исхода и расселения этого племени по планете, Танн в разных местах и в разное время была известна как Дани, Дамм, Танит, Танйс, А-Таэнэ (Атэнэ, Афина), Нэйт и др. Сыновей её звали иногда “маги” или “те-танны”, “ти-танны”, “теу-танны”, “даны”, “дануны”, “дананы” (греч. “данайос”, “данайцы”). Они носили множество имён, часть которых бытует и доныне.

После Исхода, незадолго до гибели Эмайн, сыны Танн, Великой Матери, либо дали начало многим древним и нынешним народам, либо стали вождями, жрецами, учителями разных племён иного корня. Уже по происхождению каждый из них был жрецом Учения и хранителем его, был “Путником”. Кем бы он ни был, он в первую очередь был “маг-о-Тее-Танн”— “сын богини Танн”. Так в глазах иных народов любой жрец Учения стал “магом” и само Учение получило название “магии”. Позже смысл этого слова был извращён. Поэтому следует различать “магию”, как ходячее название любого рода колдовства, чародейства и т. п. и “магию”, как синоним Учения, понятие, относящееся к схожей, но гораздо более возвышенной практике, к совокупности определённых идей и действий, стройному комплексу, который лёг в основу ведущих религиозно-философских систем древнего и современного Востока, древних Европы и Азии, стал их скрытым стержнем, их сущностью. Иногда он выявлял себя в чистом виде, иногда те или иные принципы и положения его разрабатывались, углублялись и систематизировались мыслителями различных высококультурных народов. Таким образом возникали разные течения и ветви Учения, которые поверхностному наблюдателю, ищущему различия, а не сходство, покажутся не имеющими друг с другом ничего общего. Так, в Индии одновременно существуют наиболее близкая к собственному Учению (и в некоторых аспектах тождественная с ним) мага-философия, которую считают родоначальницей других школ, йога, ставшая в последнее время модной на Западе и представленная целым рядом систем, и т а н т р а. При множестве детальных различий они родственны между собой. В свою очередь, от раджа-йоги позднее отделилась одна из её ступеней — д х ь

я н а, которая при активном участии буддистского фермента (также производного от Учения) была в Китае (“чань”), и особенно в Японии (“дзен”) очищена от многих наслоений и реставрирована почти до полного совпадения с отдельными частями Учения.

Маги Халдеи, Вавилона, Ирана, эламские, финикийские, египетские жрецы, как и многие иные, часто были братьями и по крови, ибо хотя не всякий жрец был магом, любой маг был жрецом. Это стало своеобразной монополией сынов Танн — поставка жрецов многим, разным внешне, но единым по сути своей религиям дальних и близких народов. Лишь в некоторых изолятах потомки Танн сохранились, как живущие по своим обычаям самостоятельные группы и племена (напр. маги Иранских гор, жители Магадхи в Индии и др.).Остальные растворились среди иных народов, приняли их имя, язык и обычаи, оставаясь, тем не менее, собой. Уже ко времени Исхода народ этот, в основном, перешагнул ту стадию развития, на которой национальная или племенная принадлежность определяется лишь единым местом обитания, языком, одеждой и прочими внешними признаками.

“Живи где хочешь, с кем хочешь, но помни кто ты и будь собой”— эту заповедь оставил нам Великий Неизвестный. У нас нет своего языка, ибо все языки наши, нет иной родины, кроме Эмайн, и нет земли, кроме земли под ногами, а потому наша — вся Земля.

Сила, связующая магов воедино,— Учение. Разумно, пожалуй, будет назвать его, как принято у Путников — йук, что означает “ярмо”, "связка". Второе из этих значений важно в том смысле, о котором

говорилось выше: Учение — крепчайшая связь между посвящёнными в него, связь неразрывная, обязательная и во всем. “Ярмо” же указывает на то, что всякий принимающий Учение впрягается в его колесницу и везёт её всю жизнь, как вол, напрягая силы и не останавливаясь, порой изнемогая в этом жестоком, но благородном ярме. "Иук" символизирует труд, который добровольно и сознательно принимает на себя посвящённый. Тот, кто решается на это, становится для нас “га-йуа”—“брат по ярму, сояремник”. Посвящённого зовут и “двиджия”, “двиджива”—“дважды живущий”, "дважды рождённый". Это следует понимать как в переносном смысле (т. е. обретший второе, духовное рождение), так и в прямом. Но это — тема, которой мы пока касаться не будем.

Кстати, “йук” в том же значении это и есть “йога”, о которой мы уже говорили. Мы ещё не раз будем здесь обращаться к различным ветвям Учения при рассмотрении тех аспектов его, которые этими ответвлениями или школами наиболее основательно систематизированы. К этому нас принуждает письменная форма передачи Учения — ему самому не присущая.

Перед тем, как перейти к дальнейшему изложению, сделаем предупреждение: важны суть, а не буква Учения, его дух,а не детали и декорации. При письменной передаче неких знаний у воспринимающего возникает иллюзия тождества прочтения с приобретением, познанием. Иначе, если он прочёл (заучил, запомнил) что-то, он считает, что знает, обладает этим. Но, например, я выучил наизусть стихи на незнакомом мне языке, обладаю ли я ими? Обладает ли попугай, которого научили

кричать: “Е=мс2!”,— этой формулой, её смыслом? А ведь бывает, что написанное на понятном нам языке и заученное нами без проникновения в суть оказывается на поверку так же чуждо нам, как формула попугаю. Что касается Учения, то здесь эта иллюзия наиболее губительна, ибо суть его заключена не в словах (да она и не может быть выражена словами), но стоит за ними. Её нельзя зазубрить, заучить, её надо ощутить, ухватить, понять. Собственно саму позицию Учения можно определить как активный антидогмагизм,оно гибко, текуче и могущественно, как вода, и в этой его способности вбирать в себя все и постепенно очищаться, оставаясь собой,— залог его живучести, жизненности и вечной победы над любым противодействием. Невозможно быть Путником, не будучи диалектиком, и нельзя стать диалектиком, лишь приняв утверждение, что все течёт и все изменяется, надо самому стать этим движением, стать этой текучей водой.

III

Этот аспект Учения, как правило, оказывается наиболее сложным для разъяснения, и, в принципе, понимание его необходимо лишь тем, кто твёрдо решил достигнуть высших ступеней посвящения и почувствовал в себе внутреннюю готовность к их восприятию. Излагая космогонические представления Учения, наставники обычно используют сложные символы и образы, ибо и материал тут огромен, и передать его надо в движении, в развитии. При этом выявляются все господствующие в Универсуме законы, взаимосвязи и взаимозависимости. Это — высшая математика Учения, которая для начинающих в конечном итоге может стать “китайской грамотой”, понять которую можно либо при долгой подготовке традиционным, т. е. устным и индивидуальным методом, либо при естественной предрасположенности к высшей степени абстрактному мышлению. Поэтому в целях облегчения восприятия мы не будем здесь вдаваться в детали. Ограничимся лишь изложением некоторых общих выводов и положений.

Некая всеобщая первооснова и первопричина может быть представлена как беспредельная, безличная и бесформенная субстанция. Мы воспринимаем её (и это имеет обоснования и традиции) как НИЧТО. В процессе эволюции НИЧТО порождает вещественность и через различные уровни её организации всевозможные формы и взаимосвязи между ними, т. е. ВСЕ. Таким образом, НИЧТО есть ВСЕ, и ВСЕ есть

НИЧТО.

Способ бытия НИЧТО есть движение. Причина его — наличие в едином НИЧТО качественной тройственности: М+,М~,М*. (Пусть НИЧТО—“материя”, тогда М+—положительно-активная модификация. М-— отрицательно-активная модификация, М*— инертная, нейтральная модификация.) Все эти модификации отличаются лишь наличием того или иного энергетического потенциала, или отсутствием его. Мы опускаем здесь принятую в Учении схему Универсума. Скажем лишь, что при столкновении двух потоков-полей М+с двумя потоками-полями М~ получается в результате: М+М*+М~М* +Э, где Э — энергия. Иначе говоря, нейтральная модификация М*, образуясь при отдаче энергии, прекращает аннигиляцию, порождая в то же время из поля вещество и антивещество (в разных зонах, т. е. мирах).

Опустим описание эволюции мира от Мирового Яйца (или Первичного Сгустка) через неживое к живому, с возникновением времени и пространства и перейдём непосредственно к законам, которые открывает нам космогония Учения.

Первый из них: “ Данное состояние'.* Я” в данном, “здесь — сейчас” непрерывно, вечно и неизменно. Но. поскольку данное состояние “Я” принадлежит только данному • здесь—сейчас”, оно мгновенно”.

“Я” тождественно только “Я”. Но “Я”—здесь—сейчас, как форма, существует только и единственно “здесь — сейчас”. В то же время “Я” осознает себя “Я” всегда, в любом “здесь — сейчас”.

Любое “Я” мгновенно и в то же самое время любое “Я” непрерывно и длительно. Можно сказать, что моё “Я”— бесконечная и неуничтожимая материя, которая, непрерывно деформируясь, сменяет множество различных форм состояний, мгновенно протекающих одна в другую. Некая “конечность” (т. е. иллюзорно-статичная форма, как моё тело, камень, планеты и т. п.) — есть просто более или менее сложный комплекс сменных состояний, форм “здесь—сейчас”, выдержанных без резких изменений и различий. Затем “Я” переходит в иную конечность.

Но поскольку “будущее”, “прошлое”, “настоящее” неуничтожимы и всегда налицо, то и весь становящийся континуум в то же время есть завершённый, свершившийся. Любой элемент его закономерен, необходим и принципиально поддаётся расчёту. Следовательно, случайности, как объективного явления, не существует. Есть лишь случайность субъективная: событие воспринимается как случайное из-за незнания породившей его причины.

После этого, крайне беглого введения в основы космогонии Учения, перейдём к следствиям из диктуемых ею законов. Хочу лишь подчеркнуть, что если мы не выводили их здесь последовательно, это отнюдь не означает, что от этого они стали менее действенны или более спорны. Теорема Пифагора остаётся верной независимо от того, доказал ли её учитель ученику или просто дал готовую формулу и научил ею пользоваться. В данном случае мы движемся вторым путём. Поэтому для читателя важнее не столько пытаться из беглого эскиза космогонии сделать далеко идущие выводы, сколько понять положении, приведённые ниже и усвоить их наиболее верно.

IV

Цель эволюции мира форм, частью которого мы являемся,— возвращение в безформие, в НИЧТО, достигаемое постепенным "утончением" форм, взаимодействующих согласно жёсткой и максимально экономичной схеме. Бесчисленно пройденный цикл повторяется со скупостью и сухостью химической реакции.

Из этого следует, что любая форма существует лишь постольку, поскольку она необходима эволюции. Она не может ни выбыть из мира форм до завершения своей задачи (точнее — сверхзадачи), ни остаться в нем после её выполнения. Она не может быть иной, чем есть, и действовать иначе, чем действует. Она точечно специализирована, незаменима и единственна.

Каждый из нас, как форма, полностью подлежит этому закону, и может быть воображён, как некий биоробот, жёстко запрограммированный на совершение определённого комплекса действий, включённый в назначенный момент прошлого и выключаемый в столь же чётко определённый момент будущего.

Этот комплекс строго детерминированных актов и есть то, что мы называем ПУТЬ, пройдя который, человек исчерпывает себя, как форма, и завершает своё бытие в этом воплощении.

Зная или не зная о ПУТИ, сознавая это или нет, мы всегда следуем ему и

не можем от него уклониться: совершением пути оправдано наше существование в мире форм. Знание о том, какое ' дело главнейшее в нашей программе и каковы действительные плоды его, нам не дано, как не можем мы и объективно оценить любое из заданных нам “дел”. Подобным, главным делом, например, может стать и бездействие (“минус-действие”) в определённый миг и в определённой ситуации.

ПУТИ всех и каждого из нас (любой формы вообще) поэтому равно необходимы для эволюции мира. Мы все равны в своих путях.Великий учёный и жалкий идиот, государственный муж и пьяница, спящий в луже, и кто угодно другой — все равны и необходимо должны существовать и быть в данный момент тем, чем они являются в данный момент. ПУТЬ пьяницы и идиота не менее важен для эволюции, чем чей-либо другой. Отсюда:

все ПУТИ равноуважаемы.

Никто — хочет он или не хочет — не свободен поступать иначе, чем поступает. Мы не можем поступать лучше или хуже, сделать больше или меньше чем должны. Акт предшествует оценке, анализу или реализации.Может казаться, что это не так. Но дело в том, что акт следует считать уже начавшимся, как только возникла необходимость в нем, возникла его причина. А этот момент чаще всего не ухватывается нашим сознанием, и наше “намерение”— лишь попытка угадать, какое именно действие мы совершим. Иногда мы угадываем это, иногда — нет, но действуем всегда.

Понуждение любой формы к действию осуществляется через создание вокруг неё определённого узла обстоятельств, в силу которых она вынуждена поступать так, а не иначе. Несвободная форма, таким образом, движима обстоятельствами, импульсами. •Это качество формы, как таковой. Человек, однако, не есть лишь форма. Каждый из нас может быть изображён как некое триединство.

“Я”— физическое — собственно форма, тело со всем, что принадлежит ему непосредственно;

*Я” — личность — сознание, мышление, хронологическая память, знания и идеи, приобретённые в жизненном опыте. Это “Я” занимает руководящее положение относительно первого, и для него характерны большая изменчивость, оперативная подвижность, т. е. большая степень свободы;

“Я”— ничто — или просто НИЧТО; действующая в нас и через нас первопричина, т. е. то, что вызвало нас к жизни, как форму, заставляет нас жить и действовать, как ток проводит в движение робота. Это — сама жизнь в нас.

Первый и второй элементы триединства — модификации НЕЧТО, одна из которых придаёт нам форму, другая — окраску, индивидуальность. НЕЧТО и есть НИЧТО в приложении к миру форм. Это наша сущность, наше истинное “Я”, поскольку остальные зависимы от него. Термин “НЕЧТО”, таким образом, использован лишь для обозначения НИЧТО в данном, относящемся к “Я” его проявлении. Обретая форму, мы как бы

выкристаллизовываемся из НИЧТО, тем не менее оставаясь им. Так пар, сконденсированный в бутылке, становится водой и затем замерзает, принимая форму бутылки, но всегда остаётся водой. Мы возникли из пара и обратимся в пар, и были ли мы льдом, жидкостью, паром — мы всегда вода, всегда одно и то же. Как форма — мы смертны, конечны, как сущность — мы бессмертны и не ограничены ни пространством, ни временем, мы свободны.

Свобода эта не тождественна произволу. Она есть осознание своего ПУТИ, как неизбежности и необходимости, совпадения с ним, принятие на себя ответственности за него. Наш ПУТЬ есть наше дело, призвание, в конечном счёте — мы сами, наша программа. Наши же действия — внешняя, доступная восприятию других её реализация. Отсюда: свобода есть осознанная необходимость, конкретное отражение которой для каждого есть его “НЕЧТО”, его истинное “Я”.

Как НИЧТО я абсолютно свободен и абсолютно ответственней перед собой (не только за себя, но и за всех, за все, что происходит в мире — ибо я и есть ВСЕ!). Осознание себя НИЧЕМ равно осознанию себя ВСЕМ и требует выхода за пределы личности, отказа от неё. Иными словами, я обретаю свободу, осознавая весь мир собой и принимая на себя ответственность за его ПУТЬ. Однако я не могу при этом отказаться от своего личного ПУТИ, выйти за его колею. Если человеку несведущему такое кажется возможным, то обретение свободы исключает всяческое “если бы”, и невозможность иных наших действий становится очевидной. Речь идёт о своего рода внутренней переориентировке, об ином подходе к миру и к себе.

Это переход степенью выше — от осознания себя ограниченной, временной, порабощённой необходимостью формой к самоотождествлению с этой необходимостью, с беспредельным и всесильным НИЧТО.

Именно это подразумевает “йук” в смысле “ярмо”: все мы, так или иначе, влечём на себе это ярмо, ярмо ПУТИ. Можно дёргаться и рваться в нем, упрямиться и пятиться, раздирая в кровь шею и получая удары кнута, но можно и принять его как своё дело, добровольно и радостно. Тогда нам станет ясна целенаправленность и полезность нашей задачи, и мы увидим, как можно выполнить её лучше и совершеннее. Труд наш от этого не станет легче, но он будет осмысленным, творческим. Рабский труд из-под палки превратится в творчество свободного духа, творчество художника, стремящегося наиболее совершенно реализовать своё видение, свой идеал.

Когда мы, совпадая с судьбой, освобождаемся от её насилия, исчезает противоречие между нашими иллюзиями и реальностью, исчезают сами иллюзии. Это противоречие и есть причина наших страданий и несчастий. Из-за него мы не хотим того, что имеем и хотим того, чего иметь не можем, но добиваемся, терпя поражение за поражением. Избавляясь от этого противоречия, мы обретаем счастье — состояние полного отсутствия страданий, ясное и мудрое внутреннее спокойствие, уверенность в себе, своей правоте, своём могуществе. Таким образом, счастье есть свобода.

Такой фатализм (не покорность судьбе, а совпадение с ней) отнюдь не

ведёт к пассивности. Наоборот, действие является реализацией не только личного, но и всех связанных с ним ПУТЕЙ, а через них и общего ПУТИ МИРА ФОРМ, эволюции его в НИЧТО.

Тут, пожалуй, будет уместен такой примитивный, исключительно ради наглядности, пример. Вообразим гигантский бильярдный стол, на котором находится, положим, миллиард шаров. Мы ударяем по первому и импульс удара, пройдя замысловатым путём по всем шарам, сталкивает последний в лузу. Падение его с момента нашего удара стало необходимостью, судьбой. Нашему миру такой удар был задан изначально, и траектория каждого из “шаров”, от начала движения и до конца есть ПУТЬ. Он не может быть иным и не может не состояться. ПУТИ всех будущих, ещё не возникших с нашей точки зрения форм, существуют одновременно с нами, так же реально, как наши ПУТИ. Однако, чтобы ПУТЬ свершился, шар должен перейти из пассивного состояния в активное, должен двигаться, действовать. Допустим теперь, что некий шар способен чувствовать и оценивать своё положение. И, если он осуждён катиться прямо, а ему “хочется” вправо или влево и он думает, что он способен выбирать и планировать,— он будет чувствовать себя несчастным. Но стоит ему понять, что побудило его двигаться и почему его траектория такова, понять конечную цель такого своего движения, он обретает смысл своего бытия в движении, своего ПУТИ, и, лишённый иллюзий, станет счастливым в том смысле, как это понимают Путники.

V

Теперь мне хотелось бы сделать несколько дополнений, чтобы пояснить некоторые существенные моменты Учения. И здесь, как кажется, нам придётся заставить своё воображение действовать особенно интенсивно.

Прежде всего о том, на чем основана большая часть так называемых “магических” актов. Как может легко понять тот, кто верно воспринял сущность господствующих в Универсуме закономерностей, в истинном, т. е. реальном, не измышленном нами мире, не существует ничего, стоящего в “стороне”, “само по себе”, все в нем взаимосвязано, все зависит от всего.Каждый из нас, каждая форма, какой бы и где бы она ни была, является как бы узелком единой гигантской паутины, к которому сходится множество различнейших нитей. Некоторые из них обнаружить легко, иные с трудом, третьи для человека заурядного вообще скрыты, недоступны восприятию его уровня. Это отнюдь не значит, что таких связей нет. Собака видит мир черно-белым, но это не доказательство того, что в нем отсутствует цвет. Дельфин слышит ультразвуки, недоступные нам, а змея видит лишь движущиеся объекты, и замершая перед ней лягушка как бы попадает для неё в другое измерение. Далее, подобно тому, как я в любой момент нахожусь В некоем взаимоотношении с окружающими меня в этой комнате предметами, я взаимосвязан и со всеми формами, находящимися в любой точке этого города, планеты, космоса. Универсума. Былинка, растущая на экваторе где-то в Африке, так же зависит от меня, как и я от

неё. Если взаимоотношения между нами меняются (я приближаюсь к ней, или удаляюсь от неё, её съедает какое-либо животное и т. п.) меняются и какие-то иные взаимосвязи в этой густой паутине. Такое изменение, в свою очередь, вызывает и другие изменения, пока где-то, как следствие их, не возникнет некая причина, порождающая определённый акт, с изначальным толчком внешне не связанный, но вызванный им закономерно. Прекрасно иллюстрирует такую цепочку взаимосвязей английский народный стишок: “Не было гвоздя — подкова пропала, не было подковы — лошадь захромала, лошадь захромала — командир убит, конница разбита — армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузнице не было гвоздя!”

Однако, поскольку существует закономерность в причинах я следствиях, то, по-видимому, можно каким-то образом определив её, воздействовать на предметы или вещи, доступные нам “здесь”, чтобы вызвать некий желаемый результат “там”. Нужно только знать эту скрытую цепь взаимосвязей и знать, на какое её звено и как нужно воздействовать. Для человека несведущего это может показаться нелепым: какая связь, например, между приложением руки ко лбу и нормализацией работы печени или костного мозга берцовых костей; или между пассами над фотографией и здоровьем изображённого на ней человека? Но с тем же успехом можно спросить, какая связь между таблетками, которые мы глотаем, и головной болью, которая после этого проходит? Попросту и тут и там мы воздействуем чем-то на что-то, но в последнем случае такое воздействие привычней, и мы, как правило, даже не задумываемся над ним.

Выражение “человек несведущий”, часто здесь используемое, означает только человека, незнакомого с Учением или его ответвлениями, а не, как может показаться, некоего “невежду”, “серого”, “необразованного”. На самом деле против вышеприведённого тезиса выступают чаще всего как раз люди весьма образованные, с учёными титулами, нередко считающие себя . специалистами в области физики, философии, психологии и т. д. За примерами ходить недалеко. И что самое забавное, люди эти, полагающие себя современными учёными, не замечают, что в данном случае категорически отвергают теорию относительности, не говоря уже о том, что они вступают в противоречие с диалектикой, хотя сами себя считают диалектиками.

Из сказанного можно вывести следующее: все, что мы видим вокруг, весь мир форм, есть лишь внешнее проявление реального, т. е. взятого целиком, мира. Мы наблюдаем как бы лицевую сторону огромного, в прихотливых узорах ковра, изнанка которого от нас скрыта. Мы можем изучить эти узоры, вычислить их элементы, рассчитать цветовую гамму, даже предугадать появление тех или иных элементов узора, но внутренние взаимосвязи между ними для нашего интеллекта так и останутся недоступными, мы можем лишь строить предположения на их счёт. Это не значит, что они непознаваемы, вернее сказать, что наш интеллект, являющийся инструментом “Я — личности”, по природе своей и, в силу поставленных перед ним задач, обращённый вовне, т. е., имеющий возможность видеть лишь лицевую сторону ковра, не способен познать их. Тут дело обстоит так же, как если бы мы с помощью колоссального телескопа пытались исследовать микромир, или с помощью мощного микроскопа звёздные миры. И тот и другой —

оптические приборы, и там и тут — многократное увеличение, казалось бы, их можно использовать сходным образом, и, вероятно, какой-нибудь гениальный изобретатель сумел бы решить такую задачу... Но зачем? Ведь у нас есть возможность познать изнанку “ковра”, познать форму и явления этого мира изнутри, хотя и пользуемся мы ею крайне редко. Я говорю об интуиции.Именно она и есть инструмент, помогающий нам выявить скрытую цепь взаимосвязей, о которой я говорил. Впрочем, скорее это не инструмент, а свойство, способность, качество, хотя это и не совсем точно. Думаю, стоит здесь сделать несколько замечаний об интуиции.

Во-первых, это не разум, но нечто качественно иное. Разум, как правило, личен, интуиция безлична. Нельзя говорить о моей, вашей, их интуиции, как нельзя говорить о моем или вашем инстинкте. Она не принадлежит никому и принадлежит всем и всему одновременно. Иными словами, она всеобща, всеохватна. Интеллект может быть выше или ниже. Интуицией мы все в равной мере наделены изначально. Разумеется, я имею в виду потенциальную сторону. Разница в том, что интеллект потенциально высокий, но слаборазвитый, может быть с помощью образования поднят до наивысшей своей черты, высшего предела, но перешагнуть его не сможет. Говорить о “развитии” интуиции было нелепо. Мы в состоянии лишь развивать и усиливать свою способность пользоваться ею. И вот эту-то способность мы можем развивать практически беспредельно, причём уровень образования и уровень интеллекта решающей роли тут не играют.

Далее, интуиция внесловесна, она адресуется к нашим чувствам,

ощущениям, воображению. Образно говоря, решая некоторую задачу, интеллект пропускает её “дано” через аппарат мышления, программируя его на “требуется доказать”, и получает после ряда логико-математических, поддающихся вычленению операций, соответствующий вывод. Интуиция даёт нам сам ответ, в готовом виде. Причём ответ этот будет абсолютно верен, однако, обоснование его: “я чувствую, что это так”, “я знаю, что это так”, “я верю в это”,— для многих звучит вопиюще неубедительно. Но дело в том, что такой, интуитивно полученный ответ в подавляющем большинстве случаев логически недоказуем, для этого нет достаточных данных. Интеллект в своей деятельности движется последовательно, как пешеход, который, чтобы попасть с одной вершины на другую, должен сперва спуститься извилистой тропою в долину, перейти по мосту реку и затем начать восхождение, пока не доберётся до цели. Интуиция движется здесь птичьим путём, по прямой.

“Но что же такое она сама?”— спросят меня. Пожалуй, точнее всего будет охарактеризовать её как обращение вовнутрь, к своей сущности, к НИЧТО. Это НИЧТО есть ВСЕ и, следовательно, в нем содержатся все знания Универсума. Оно просто знает, не нуждаясь в доказательствах. Но все мы по сути своей НИЧТО и, таким образом, все эти знания заключены в каждом из нас, интуиция же лишь запрос, направленный в это хранилище знаний. И, развивая в себе способность к интуитивному познанию, мы фактически учимся посылать подобные запросы. Либо мы это не умеем — и не получим никакого ответа, либо умеем — и получаем, как было сказано, абсолютно верный и точный ответ. Но вот беда: его нужно облечь в словесные одежды, сделать передаваемым. И,

пропущенный через аппарат мышления, как сквозь мясорубку, ответ этот становится искажённым, неверным, в лучшем случае частично правильным: ошибочна интерпретация, но в ошибке винят интуицию. Ясное дело, вопрос этот куда более сложен, чем сказано в этом кратком наброске, но подробный разбор его не входит в нашу задачу.

VI

Как уже было сказано, счастье есть свобода, т. е. примирение человека со своим действительным бытием, постижение своей сущности и смысла своего ПУТИ. Эта сущность и есть то, что мы называем ИСТИНОЙ. Передать её словами письменно или устно невозможно. Поэтому никто не может научить тебя ИСТИНЕ, сообщить её тебе. Все выраженное словами скользит по поверхности вещей, отражает лишь внешнюю сторону их и потому ложно. ИСТИНУ можно постичь, ухватить, прочувствовать только через самого себя, никак иначе. Самый мудрый учитель, гуру, самая глубокая книга могут дать лишь метод, ключ к ИСТИНЕ, указать тропку к ней, но идти по ней ты должен сам. И неизвестно, твоя ли это тропа, и сумеешь ли ты воспользоваться именно этим ключом. Потому ко всем наставлениям можно, но не обязательно прислушиваться, ловя в них то, что созвучно тебе. Изучать и зубрить эти наставления, забивать себе ими голову не следует ни в коем случав. Надо мыслить и учиться мыслить самостоятельно, свободно и естественно. И, в первую очередь, не надо бояться этого. Не надо бояться вообще ничего.

Глупо и смешно ограничивать себя во всем, обкрадывать себя, приносить что-то в жертву ради надежд (= иллюзий) на счастье в будущем. Надо жить настоящим, принимая от жизни все, что она может дать и даёт ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС. ИСТИНА и счастье — вокруг, всегда и во всем. Нужно искать их и найти самому, ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, во всем, что тебя окружает, и в первую очередь в самом себе. Кто ве видит ИСТИНЫ в себе, в окружающих людях, вещах, явлениях, не найдёт её нигде. Кто не стремится ощутить ИСТИНУ сегодня, не найдёт её и в будущем, сколько бы наук он ни одолел. Нужно уметь и учиться жить: познавать жизнь, понимать и принимать её во всем её многообразии, богатстве, красоте.

Великий Неизвестный произнёс фразу, которая стала своеобразным девизом Путников: “Человек человеку—радость!” Несведущие могут понять её так, что человек должен делать другим только радость, должен делать добро... Получится церковно-христианская (фарисейская) проповедь: Люби ближнего, как самого себя”. Принципиально в этих словах заключён один смысл, толкованием же извращён дух, а не буква Учения. Что человек делает, не зависит от его хотений и стремлений, и любое его действие одновременно есть добро и зло. Афоризм не предписывает поступать каким-то образом, он утверждает факт, который наличествует, он учит видеть эту радость в любом контакте человека с человеком, какого бы рода ни был этот контакт: дружба, любовь, случайная встреча, беседа, вражда, схватка и т. д. Для Путника человек есть радость во всем своём проявлении и, даже если он враг, его следует любить, именно за то, что он есть и таким, каков он есть. Это активное восприятие жизни, незамутнённое никакими иллюзиями. Так губка впитывает воду всеми порами и океан приемлет все, что в него бросают, будь то отбросы или сокровища.

Поскольку ИСТИНА непередаваема и никто не может научить тебя ей

что тебя окружает, и в первую очередь в самом себе. Кто ве видит ИСТИНЫ в себе, в окружающих людях, вещах, явлениях, не найдёт её нигде. Кто не стремится ощутить ИСТИНУ сегодня, не найдёт её и в будущем, сколько бы наук он ни одолел. Нужно уметь и учиться жить: познавать жизнь, понимать и принимать её во всем её многообразии, богатстве, красоте.

Великий Неизвестный произнёс фразу, которая стала своеобразным девизом Путников: “Человек человеку—радость!” Несведущие могут понять её так, что человек должен делать другим только радость, должен делать добро... Получится церковно-христианская (фарисейская) проповедь: Люби ближнего, как самого себя”. Принципиально в этих словах заключён один смысл, толкованием же извращён дух, а не буква Учения. Что человек делает, не зависит от его хотений и стремлений, и любое его действие одновременно есть добро и зло. Афоризм не предписывает поступать каким-то образом, он утверждает факт, который наличествует, он учит видеть эту радость в любом контакте человека с человеком, какого бы рода ни был этот контакт: дружба, любовь, случайная встреча, беседа, вражда, схватка и т. д. Для Путника человек есть радость во всем своём проявлении и, даже если он враг, его следует любить, именно за то, что он есть и таким, каков он есть. Это активное восприятие жизни, незамутнённое никакими иллюзиями. Так губка впитывает воду всеми порами и океан приемлет все, что в него бросают, будь то отбросы или сокровища.

Поскольку ИСТИНА непередаваема и никто не может научить тебя ей — “не сотвори себе кумира!” Свергай любых идолов, не принимай

слепо на веру никаких канонов и авторитетов. Наивысший авторитет заключён и молчит в тебе самом. Заставь себя слушать его и не мешай ему говорить. Китайский учитель дзен монах И-сюнь так выразил эту мысль: “Убивайте всех, кто встанет на вашем ПУТИ. Если встретите Будду — убейте Будду. Если встретите патриархов — убейте патриархов. Если на вашем ПУТИ встанут архаты — убейте их тоже!”

С такой точки зрения познание ИСТИНЫ равно познанию самого себя. Человек не противостоит Универсуму, природе, он находится в ней, и даже не как её часть: он попросту есть она, “это — то”. Кстати, именно так звучит одна из главнейших формул йоги: “Гот твам таси”—”То есть ты”. Тут созерцаемый и созерцающий слиты воедино, нерасчленимы. Когда я чувствую боль и когда я говорю о боли — вещи несопоставимые. Мои слова есть сообщение, есть нечто “между” и, следовательно, не истина, не боль. Как бы мы ни пытались объяснить ИСТИНУ словами, мы всегда будем вертеться вокруг да около неё, то приближаясь, то удаляясь. Единственный способ передать её как она есть — несообщение, а со-чувствование, т. е. то, что мы называем интуицией.

Практически сущность всех бесчисленных методов постижения ИСТИНЫ и заключена в пробуждении, постепенном или внезапном, этой интуицией, и в коренной перестройке всего сознания, необходимой для полного овладения ею, в перемене жизненной позиции мировосприятия.

Вначале мы уже упоминали о богатстве методических разработок,
выполненных различными ответвлениями и школами Учения. Попытаемся теперь хотя бы бегло охарактеризовать наиболее распространённые из них.

VII

Согласно дзен, ИСТИНУ можно постичь через самоуглубление, через отрешение время от времени от внешней “суеты суёт”, и сосредоточении на некоторой определённой точке, вещи, идее и т. п. Тогда приходит“сатори”— “озарение”, новый взгляд на жизнь, на своё место в ней, новое отношение к действительности.

“Это нечто такое, что не может быть понято разумом, объяснено или описано словами. Никто из тех, кто не достиг сатори, не может знать, что это такое. Но и тот, кто достиг его, не может рассказать о нем людям. Достигнув сатори, человек обретает нирвану, но не где-то в чистой стране, а в нынешней жизни. Окружающие могут думать, что он по-прежнему погрязает в суёте жизни, но в действительности это уже совершенно новый, просветлённый человек... Такой человек постиг счастье, он — тасата. Это — умение видеть вещи такими, какие они есть. “Я вижу дерево и я говорю: это дерево. Я слышу, как поёт птица и говорю, что птица поёт. Лопата — это лопата, и гора — это гора. Птицы летают по воздуху, а цветы цветут в полях”— вот утверждение тасаты. Когда его спросили, что такое ежедневная мысль, хоин, он ответил: “Я сплю, когда устану, я ем, когда голоден”. Эта ежедневная мысль является конечным дао, высшим учением буддизма” (Судзуки).

Сатори доступно каждому. Само по себе оно — акт внезапный. Ещё вчера или минуту назад ты мучительно размышлял, терзался, стремился

постичь невозможное, и вдруг на тебя нашло нечто, и ты сразу все постиг. Толчком к сатори может быть любое сильное переживание, потрясение, впечатление. Но, чтобы это случилось, нужна определённая психическая подготовка, тренировка.

Школа СОТО в качестве такой тренировки призывает дза-дзен — медитацию, созерцание. Здесь главное — уметь принять идеально спокойное положение тела, отрегулировать дыхание, приучить себя абсолютно отрешиться от всех мыслей или сосредоточиться на какой-то одной из них.

Школа РИНДЗАИ держится практики коан —вопроса или притчи, смысл которых непостижим с помощью логики, но направлен на пробуждение интуиции. Над коаном не размышляют, настоящий ответ на него может быть лишь прочувствован, постигнут через ощущение, но не выражен словами. Вот несколько коанов:

—“Что заставляет тебя отвечать, когда тебя спрашивают?”

—“Когда твоё тело сожгут, а пепел развеют по ветру, где ты будешь?”

—“Каково было лицо у тебя до того, как родители произвели тебя на свет?”

—“Собака — это Будда?”

— “ Хлопок двух ладоней — звук, а что такое звук одной ладони?”

Сатори может быть достигнута и в процессе труда, если человек стремится довести своё дело до художественного совершенства. Оно рождается также и от углублённого созерцания красоты. Иными словами, оно может прийти к человеку в любое время, в любом состоянии. Каждый волен выбирать метод, который ближе его натуре.

“Я не люблю сидеть, как индийский монах, неподвижно, и сосредотачивать мысли в глубине живота. Я достигаю духовных вершин, стреляя из лука.

Утром, ещё в тумане, когда лишь рассвело, я иду по росе разноцветных мхов, окружающих мой храм, к тому камню, где укреплён треугольник моей мишени. Я беру с собой только одну стрелу. Я беру только одну, потому что должен в одной сосредоточить весь свой опыт стрелка из лука, всю свою мужскую силу, всю глубину своей мысли. Моя воля переходит на кончик стрелы. Я знаю, что у меня только одна стрела, и, значит, она должна попасть в цель. Я сосредотачиваю все на кончике стрелы и бросаю её в цель. И когда стрела, дрожа, впивается в треугольник, я думаю, что поднялся ещё на одну ступень по пути самоусовершенствования”.

Это — путь действия, и это — главный путь. На атом пути мы преодолеваем главного врага в нас — у-шин. Это не бог и не дух, это наш мозг.

Вот Каннон-Бутсу, у неё 1000 рук, и в одной из них лук. Что случилось бы, если бы Каннон задумалась, как ей действовать луком? Все

остальные 999 рук оставались бы без движения или начали действовать вразброд. Поэтому она не размышляет. Она не позволяет мозгу остановиться на чем-то и на минуту. Она поборола в себе интеллект, рассеяла мышление по всему телу. Она победила у-шин и добилась состояния, которое мы зовём му-шин,состояние безмыслия. Горе тому воину, который не одержал победы над интеллектом! Искусство владения мечом это, прежде всего, искусство освобождения от интеллекта.

Дзен есть освобождение от интеллекта. Тигр перед прыжком не раздумывает, "как ему выгнуть хвост и какую силу придать задним ногам. Он прыгает! И прыжок его — само совершенство! Прийти к сознанию тигра, прийти к сознанию птицы! Воин, поэт и художник не рассуждают. Они рисуют, дерутся или слагают стихи. Таков был великий мастер меча Миямото, таким должен быть самурай!

“Но ведь мозг мыслит! Он не может не мыслить! Он хочет знать!

В этом ваша слабость и -ваш грех. Вы накапливаете знания, как деньги, и поклоняетесь ему, как скряга золоту. Но скряга умирает от голода на своём сундуке. Если меч уже пронзил вашу одежду, будете ли вы искать среди своих знаний такое, что остановит меч? Нет! Вы отпрянете назад и этим спасёте свою жизнь. Это и есть дзен!

Я нападаю на вас! Вы европеец, вы размышляете, вы направляете свою мысль на моё движение, и ваша мысль застывает на нем, вы беспомощны. Вы останавливаете своё внимание на конце моей .шпаги и

ваша мысль останавливается на вей, вы неподвижны. Вы думаете о том, что должны победить меня и в этот момент я поражаю вас в сердце...

Вы видите эту чашку? Художник постарается сделать с неё рисунок, который был бы наиболее похож, учёный определит её вес, объём, плотность... человек дзен выпьет из неё воду. Вот что такое дзен!” (Судзуки).

А вот как описывает сатори известный современный учитель дзен Сасаки-сан: “Однажды я стёр из головы все понятия, отбросил все желания, слова, которыми мыслил, и остался в покое. Я чувствовал лёгкое головокружение, как будто меня втаскивают куда-то... Вдруг — бац! Я вошёл... Я потерял границы своего физического тела. Конечно, у меня была кожа, но я чувствовал, что стою в центре Космоса. Я говорил, но мои слова потеряли своё значение. Я видел людей, которые подходили ко мне, но все они были одним и тем же человеком." Все были мной! Я никогда не знал этого мира. Я думал, что меня создали, но теперь приходится изменять это мнение — я никогда не был создан! Я был космос, никакого индивидуального господина Сасаки не было”.

Пытаясь ответить на вопрос, что такое дзен, великолепный знаток предмета Аллан Б. Уоттс пишет: “Это не религия и не философия. Это не психология и не род знания. Это пример чего-то, что в Индии и Китае известно как путь к освобождению и напоминает в этом смысле даосизм. Веданту, йогу-Путь к освобождению не может иметь позитивного определения. На него намекают, указывая, чем он не является. Это несколько схоже с тем, как если бы скульптор вскрывал

некую форму, убирая куски камня из глыбы”.

Слова эти в полной мере приложимы и к Учению, хотя и не охватывают всех его аспектов.

Символом дзен в Японии является дарума—“ванька-встанька, изображающий индийского монаха и первого патриарха дзен Бодхидхарму (по японски “Дарума”). Традиция рисует его как человека с дикой бородой, проницательными глазами и суровым лицом. Он так долго сидел в медитации под деревом боддхи, что у него отнялись ноги. Этим и объясняется форма дарумы. Но кукла эта имеет и иной символический смысл:

способность её всегда поднимается после падения, как бы намекает на подъем после каждой неудачи. Песенка о даруме говорит:

“Джинсей — ва нана — короби, йа-оки”, что значит: “Жизнь человеческая — семь раз упадёшь, восемь встанешь”.

О Бодхидхарме рассказывают ещё две легенды. Согласно одной из них, однажды он заснул во время медитации. Проснувшись, он в гневе отрезал себе веки и швырнул из наземь. Из них и вырос первый куст чая. С этого времени монахи пьют чай, который отгоняет сон и взбадривает их.

По другой легенде император Лян У-ди, который был учеником Бодхидхармы и усердно помогал распространению дзен в Китае, как-то спросил у патриарха, что он заслужил своими делами в будущих

жизнях?

— Ровно ничего,— ответил тот.

— Каков же в таком случае основной принцип святого Учения?

—.Да оно пусто, в нем нет ничего святого!

— Кто же тогда ты, что стоишь перед нами?

— Я не знаю,— сказал Бодхидхарма.

Учителя дзен часто используют остроты, парадоксы, из-под которых необходимо добыть истину, могут выражаться грубо и вульгарно, а то и треснуть ученика палкой. Если в дзенских монастырях господствует суровая дисциплина, то для учеников извне она не нужна. Можно жить нормальной жизнью, заниматься обычными делами, вести семейную жизнь и получить сатори.

В Японии нет такой отрасли искусства, культуры, на которую бы дзен не оказал влияния. Это видно в архитектуре, скульптуре, живописи, поэзии, садоводстве, спорте, ремёслах, торговле.

“Если сидишь — сиди. Если идёшь — иди. Главное — не мельтешись попусту” — сказал один из учителей дзен и заключил в этом все.

Дзен не допускает никаких задних мыслей, фальши и иллюзий. Кто поступает согласно дзен, поступает естественно, без внутренних противоречий. Когда Банкей-сан умер, один слепой сказал: “Я не могу

видеть лица человека, но могу определить его характер по голосу. Обычно, если кто-то приносит поздравления, я слышу скрытую зависть. Если кто-то соболезнует, я часто слышу удовлетворение в его голосе. Но во время всех моих бесед с Ввнкеем его голос всегда был честным. Если он выражал радость, я слышал радость. Если говорил о печали, его голос звучал печально”.

Когда-то в Токио жили два учителя дзен. Учитель Унсе поступал всегда в согласии с тем, чему учил, был строг к себе, не имел никаких страстей и слабостей. Танзан был его полной противоположностью. Он ел, когда был голоден, если был сонным, то спал даже днём, и не сторонился сакэ, если у него была охота выпить. Однажды Унсе пришёл к Танзану, который как раз потягивал из бутылки.

— Как дела, брат?— весело крикнул Танзан,— Выпьешь во мной?

— Я никогда не пью,— ответил Унсе.

— Человек, который не пьёт, нечеловечен,— высказал мысль Танзан.

—Ты смеешь называть меня не. человечным лишь потому, что я не предаюсь порокам?!—рассердился Унсе.—Если я не человечен, то кто же я?

— Будда,— отвечал Танзан, покатываясь со смеху.

Он был великим человеком и поступал согласно со своей природой. Он достиг такого совершенства, что предсказал даже свою смерть. В

последний день он написал 60 открыток друзьям: “Я ухожу из этого мира. Это моё последнее сообщение. Танзан. 27 августа 1892 года.” Он велел слуге отнести открытки на почту, после чего спокойно умер.

Человек, поступающий в согласии с дзен (равносильно со своей природой), не боится смерти. Монахиня Эшун, чувствуя, что её конец близок, велела соорудить во дворе костёр, поднялась на него и подожгла. Когда огонь запылал, какой-то монах крикнул:

“Преподобная! Там, должно быть, ужасно жарко!” Эшун высунулась из костра и презрительно бросила: “Подобные вещи могут занимать лишь таких дураков, как ты!” После чего умерла в пламени.

Однажды, когда учитель дзен КОДЖУН читал сутру, вошёл бандит с ножом и потребовал денег.

“Не мешай!—прикрикнул на него Коджун.—Деньги в том ящике.” И продолжал читать. Через минуту он приостановился и крикнул бандиту: “И не бери всего, завтра я должен платить налоги”.

Бандит взял большую часть денег, но немного оставил. Когда он уходил, Коджун остановил его: “Если тебе сделали подарок, за него следует благодарить!”

Совершенно растерянный бандит пробормотал благодарность и убежал. Через пару дней его схватили и он признался в ограблении Коджуна. Тот, вызванный как свидетель, заявил:

“Этот человек не вор. Во всяком случае я ничего об этом не знаю. Я дал ему денег и он меня за это поблагодарил”.

Бандита все же посадили в тюрьму, но выйдя из неё, он стал учеником Коджуна.

Не существует монолитного типа дзенского мудреца уже потому, что дзен не создаёт искусственного идеала человека, но стремится выявить то, что дано ему самой природой. Именно поэтому многие известные учителя дзен И их методы бывают полярно различны.

Как-то к монаху Джошу, о котором рассказывают, что изучать дзен он начал в 60 лет, сатори получил в 80, и затем учил до 120 лет, пришёл ученик с вопросом:

— Если я добьюсь пустоты в своём уме, что делать потом?

— Выбрось её,— посоветовал Джошу.

— Как я могу выбросить то, чего нет?— настаивал ученик.

— Если не можешь, неси е собой,— нетерпеливо ответил учитель.

Разные характеры, разные методы обучения присущи разным учителям. Но общая их черта — отрыв от несущественного, от различий.

В один из дней префект Киото пришёл к известному учителю Кейху. Через слугу он передал карточку, на которой значилось: “Китагаки, префект Киото”. Кэйху взглянул на карточку и сказал: “У меня нет дел к

префекту. Пусть убирается”.

Слуга вернул визитку и повторил слова Кэйху.

“Я ошибся,—сказал Китагаки и вычеркнул слова “префект Киото”.— Отнеси это учителю ещё раз”.

На этот раз Кэйху воскликнул: “Китагаки? Я очень рад! Я давно хочу видеть этого парня!”

Известного поэта и каллиграфа Рекана (1758—1831) считали иногда безобидным сумасшедшим, не понимая, что он вёл себя естественно и был наивен, как ребёнок. Жил он в полуразвалившейся хижине в лесу, иногда занимался медитацией, иногда бродил без цели и писал стихи, где естественно выражал наиболее человеческие переживания: радость, печаль, одиночество, жалость. Как-то в его отсутствие вор забрался в его хижину, но ничего не нашёл и уходил с пустыми руками. Как раз подошёл Рекан и сказал: “Бедняга, ты, верно, пришёл издалека. Это подарок от меня.” Вор был так циничен, что принял убогую одежду и ушёл. Рекан, сидя обнажённым, смотрел на луну и думал: “Бедный человек! Жаль, что я не могу предложить ему эту луну!”

Музей Рекана находится в его родной деревне Идзумодзаки, в префектуре Ниигата. Там хранится много свитков с его удивительной каллиграфией, которой восхищаются японцы, называя её "детской".

Заключая этот беглый обзор дзен, мне хотелось бы привести здесь четверостишие, как бы суммирующее его принципы: “Постороннее учение, не связанное с традицией, Не опирающееся ни на слова, ни на буквы. Прямо тянуть ум человека в постижении своей природы. И вызвать состояние Будды”.

VIII

Говорить кратко и однозначно о ЙОГЕ чрезвычайно трудно. Видимо, наиболее разумным будет рассматривать здесь ногу в том смысле, в котором мы пока её не упоминали — в смысл* метода. На западе о йоге говорят много и охотно и, что самое забавное, почти каждый считает себя если не сведущим в йоге, то, во всяком случае, ясно представляющим что это такое. Подобных “знатоков”, однако, легко сбить с толку простым вопросом: “О какой йоге вы говорите?” Фактически европейцам известна лишь Хатха-йога, реже — Раджа-йога, ещё реже — Карма-йога, Бхакти-йога, Джана-йога, Агни-йога и др. А вих рамках сотни школ и сект, как верующих в бога (астика), так и неверующих (настика). И каждый из них держится своего метода, своей йоги. Думается, экскурс, который я хочу предложить, в сферу различий между этими йогами, будет поучительным и поумерит пыл болтливых невежд.

Иогина или йога представляют себе, как правило, аскетом в набедренной повязке, питающимся исключительно вегетарианской пищей, не пьющим, не курящим, не имеющим дела с женщинами и почти постоянно занятым медитацией в позе лотоса.

Да, некоторые йоги носят набедренные повязки, другие обходятся и без них, третьи — сплошь укутаны одеждами, четвёртые носят европейские костюмы. Йог может (но не обязан) жить милостыней, может (но не

обязан) избегать женщин, может жениться и иметь семью или свободную связь с женщиной, которая этого пожелает.

Что касается пищи — этот ест в домах брахманов или членов высоких каст, тот — у кого вздумается. Один ест в уединении, другой — среди своих, третьему не мешает и людная улица. Один ест лишь плоды и пьёт только воду, отказывая себе в яйцах, рыбе, молоке. Другой ест даже человечину на местах сожжения трупов и на кладбищах. Тот — трезвенник, этот не прочь хлебнуть хмельного, иной не отказывает себе и в наркотиках.

Живут йоги и вдали от людей, и в городах. Живут поодиночке и в общинах — ашрамах, или в обычных домах и квартирах. Различны они и по степени миролюбия. Большинство их них, пацифисты. Но, например, садджики (от “саджайя”— тетива) никогда не расстаются с оружием и открыто- проповедуют насилие. Воинственны секты бхайрагьев, дадупантхьев. Особой кровожадностью прославились чаги, которые приносили богине Бхавани задушенные жертвы. Подобны им были nu-ндары, совмещавшие набожность с грабежом и употреблением наркотиков.

Раз уж речь зашла о “мрачных” сектах, познакомимся с ними поближе.

Секты шававадинов придерживаются медитации на трупах и вещах, подверженных гниению и тлению. Они отрицают Веды, презирают касты, высмеивают конвенции и ортодоксов-брахманов. Едят мясо всех сортов, вареное и сырое, предпочитая гниющее, некоторые —

человечину, особенно мозг, лёгкие, печень. До недавнего времени они выкапывали свежепогребенные трупы и ели их внутренности. Пьют же не только фруктовые соки и вино, но кровь и мочу. Как наивысшую жертву — "махапрасада" едят и кал. Любят жить на кладбищах и на местах сожжения трупов, где для себя сооружают храмики. С удовольствием ложатся рядом с трупом, а если это женщина, совершают с ней половой акт, уверенные, что это увеличит их жизненные силы. Остаются возле мертвеца, пока он не начнёт разлагаться, иногда ложатся на очаг, где минуту назад лежал труп, чтобы представить себе собственную смерть и прочувствовать её. Ныне они представлены очень редко.

Самой дурной славой пользуются капалики (от капала — череп, которым они пользуются для еды и питья). Они ходят обнажёнными, посыпая тело пеплом сожжённых трупов. Носят длинные волосы и шапочку, в руке трезубец или меч. Не моются, чтобы не смыть ауру. Пьют алкоголь и разные смеси телесных выделений и отбросов, иногда кровь, которая течёт из их тел при обрядовом самоистязании.

К изуверским сектам принадлежат агхории. Это каннибалы, которые едят любое мясо, исключая конину. Практикуют предсказания по плоду, вынутому из чрева матери. Приносят в жертву добровольцев, убивая их кинжалом в затылок, кровь их выпивают, а мясо съедают.

Приверженцы секты сепалов поедают шакалов, скорпионов и змей. Гордятся своей нечувствительностью к их яду. К сепалам относятся большинство индийских укротителей змей.

Вирашайвы, члены особой, хотя и близкой к шававадинам секты, в отличие от последних, держатся сурового аскетизма, не едят мяса, не пьют, не курят, не употребляют наркотиков, презирают колдовство и живут в ашрамах. Мёртвых сжигают.

Прямыми потомками первых магов, пришедших в Индию ещё задолго до арьев через Эпам и древнюю цивилизацию на реке Инд, считают себя сурьи или шаурьи (от Сурья, Шаура — Солнце). Предки их постепенно продвигались внутрь полуострова, пока не достигли нынешнего штата Бихар, южная область которого, Магадка, приняла от них своё имя. По преданию они были великолепными медиками, астрологами. Прославились как чародеи, а также как скульпторы и архитекторы. По всей Индии до сих пор можно видеть возведённые ими в честь Солнца и украшенные многочисленными статуями храмы (Чёрная Пагода в Конараке и др.) Первые маги принесли в Индию почитание Солнца, воплощающего в себе животворную энергию Космоса, почитание Богини-Матери (Великой Матери), культ змей и целый ряд символов, в том числе и символ круга — чакрас, я, как было уже сказано, основы Учения (мага-философию).

Нанешние шаурьи суровы и, в первую очередь, к себе. После захода и до восхода Солнца они не едят. В воскресенье, день, посвящённый Солнцу, шаурьи. не едят соли, а в некоторых районах Бенгалии даже мяса и рыбы.

Вое преемниками и интерпретаторами отдельных аспектов Учения стали прежде других натхи, адживики, шахты и тантрики. О двух

последних ответвлениях надо говорить отдельно, поскольку они близки между собой, а тантра, хотя и родственна йоге, обычно к ней не относится.

Натхи в своих практиках делают упор на культуру тела, стремясь привести его к совершенству и таким образом достичь бессмертия в “тонком” теле. Приёмы их близки Хатха-йоге, но они употребляют алкоголь, табак и наркотики. Большое значение они придают различным лечебным приёмам, перенятым у магов, и во многих случаях действительно развили их до чрезвычайно высокого уровня воздействия. О них говорят, что они способны заживлять раны, властвуют над дыханием и другими функциями тела, способны жить без пищи, восставать из мёртвых и воскрешать других, возноситься над землёй, принимать любое обличив, укрощать змей, скорпионов, тигров и других животных. Они вызывают дожди и засуху, обладают ясновидением, могут посещать небо и подземное царство и т. д.

Адживика — тот, кто посвятил свою жизнь исполнению определённых обетов, кто буквально живёт ими. В руке у него обычно посох, данда, потому его зовут ещё и дандин (носящий посох). Этот посох, как и доктрина нийяти — основы проповеди адживиков, стали причиной того, что их, особенно в Индии, часто отождествляют с Путниками. Неправомерность этого, надеюсь, станет ясна из нижесказанного. Адживики учат, что бытие человека неизбежно состоит из шести элементов: приобретения и потери, радости и печали, жизни и смерти. Все наши действия обуславливает нийяти — судьба, т. е. Путь. Поэтому все человеческие усилия в этой жизни тщетны и следует направлять их

на приобретение высших способностей. Самый верный путь к этому — выполнение какого-нибудь обета.

Как правило, адживик ходит полунагим, милостыню собирает не в миску, а прямо в ладонь. Один собирает в каждом доме, другой — в каждом третьем, третий — в каждом пятом и т. п. По своему желанию они могут пить воду и вино, а по обегу, например, только коровью мочу. Ритуалы адживиков часто требовали музыки и танцев. Поэтому многие из них посвящали себя этому искусству, и с течением веков превратились в особые касты бродячих бардов, певцов, музыкантов, странствующих в сопровождении проституток, в общении с которыми они, однако, видели не просто наслаждение, а способ развития техже высших способностей.

Посвящение в адживики было своеобразным. Посвящаемый стоял по шею в яме, а члены секты, сидя на перекладинах, выщипывали ему по одному волосы. Испытуемый должен был удержать в руке раскалённый металл или камень, иногда переломить себе кость или отсечь мышцу. Аскезу адживики доводили до крайней степени. Например, сидели на бобе по нескольку недель, заключали себя в глиняные сосуды, лежали на доске, утыканной гвоздями, висели на деревьях, как летучие мыши и т. д. Жизнь их редко кончалась естественной смертью. Они гибли от голода, истощения, тонули, умирали в гробу.

Крупнейшим из этих частиков (атеистов) был мудрец Гопала Маскарипутра (умер ок. 484 г. до н. э.) О нем рассказывают, что путём суровой аскезы, при которой он отказался даже от речи, он приобрёл

такую силу, что мог своим проклятьем обратить в пепел целую деревню, мог полгода смотреть на Солнце, заложив руки за голову и питаясь горсткой фасоли каждый третий день. Час его пробил, когда он решил проклятиями уничтожить основателя джайнизма Джайну Махавиру, с которым был в ссоре. Проклятья его были столь мощными, что могли бы опустошить 15 больших округов, но силой Джайны они обратились в бумеранг, и через неделю, как предрёк Джайна, они поразили самого Гопалу. Он впал в безумие и в предсказанную Джайной ночь умер.

IX

Возвращения шактов и тантриков,как уже говорилось, имеют немало общего. Прежде всего они едины в том, что объеком почитания считают шакти — энергию, а из божественной пары — женский принцип, богиню. Уже в порядке имён имя богини стоит на первом месте:

Радха-Кришна, Гаури-Шанкара, Сита-Рама, Ума-Махеша, Лакшми-Нарайян, Щакти-Шива. Женщины, как и богини, различны, поэтому различны и секты. Можно почитать женщин за их телесные достоинства, духовные и материнские качества, за женскую нежность и и преданность своему мужу-богу и т. п. И у шактов и у тантриков ритуальную роль играет соединение мужского начала с женским, половой акт. Но прежде чем понять суть этого ритуала, вкратце ознакомимся с принятыми в йога-системах и у магов пониманием физиологии.

Обращённое в себя “я” открывает такие потрясающие возможности и способности, такое всемогущество, что человеку несведущему трудно даже вообразить. Тот, кто достиг этой стадии развития, по словам Вивекананды, “может сдвинуть солнце и звезды с их мест, управлять всем во Вселенной, от атомов до огромных солнц. Все силы природы будут повиноваться ему, как рабы”. Ничего сверхъестественного в этом нет. Дело в том; что НИЧТО, модификацией которого мы являемся, обладает, как качеством, некоей первоэнергией, пер-восилой. Сущность

этой первоэнергии называют праной и определяют, как “бесконечную, всюду находящуюся и проявляющуюся силу”, общую сумму энергии. Универсума-Цевдаваясь в детали, дадим здесь ключ к овладению этой энергией и применению её.

Наше тело можно рассматривать, как своего рода аккумулятор праны с одной стороны, и как прибор для увеличения её заряда в нас и управления этим зарядом с другой. Все наше тело пронизывают особые бесконечно малые каналы, нади, которых насчитывается более 700 миллионов. Внешне они себя не проявляют, и поэтому западная физиология попросту до сих пор их не замечала. Все нади собираются к трём главным каналам, тянущимся вдоль позвоночника и называемым йога-нади. Центральный из них, самый важный, совпадает по локализации со спинным мозгом (но это не одно и то же), начинаясь у основания спинного хребта и заканчиваясь в головном мозгу. Этл йога-нади, называемая Сушумна-нади, внутри себя имеет ещё один канал Ваджраккья, а в нем третий — Читрини. На своём протяжении Сушумна как бы пронизывает семь нервных центров — чакр, называемы:; в целом “Сат чакра” или “Сат падма” (“Семь лотосов”), и изображаемых с различным, в зависимости от расположения чакры, числом лепестков.

В начале Сушумны на уровне крестца и половых органов, лежит Муладхара с 4-мя лепестками — центр сексуальной энергии. Несколько выше, примерно посредине между промежностью и пупком — Свадхистхана с 6-ю лепестками. На уровне солнечного сплетения — Манипура с 10-ю лепестками. На уровне груди — Аиахата с 12-ю лепестками. На уровне начала шейных позвонков — Вишудха с 16-ю

лепестками, в районе третьего глаза — Аджна — с 2-мя лепестками и в районе макушки — тысячелепестковый лотос — Сахасрара.

Коме Сушумны вдоль позвоночника располагаются ещё два канала йога-нади: Нингала-нади и Ида-нади. Все три йога-нади начинаются в Муладхаре и заканчиваются в Сахасраре, причём на уровне Вишудхи они сливаются и затем Ида и Пингала меняются сторонами.

Все нади служат для транспортировки праны в любую точку тела. Прана, получаемая нами из внешней среды через воздух, пищу, воду, солнечные лучи, сосредотачивается в чакрах, в пассивном, спящем виде. Для совершения любого из “чудесных” действий следует вызвать в себе импульс, движущийся по Сушумне от Муладжары вверх в Сахасрару и возвращающийся по Иде и Пингале вниз, к Муладхаре. При движении вверх этот импульс как бы пронизывает собой чакры и активизирует спящую в них (в первую очередь в Муладхаре) прану. Такое ритмичное движение импульса вверх-вниз как бы накачивает, нагнетает прану в Сахасрару, доводя её заряд до колоссальной мощности. Затем мы усилием воли направляем этот сгусток энергии на выполнение той или иной задачи, цели, которую хотим добиться. Так, в принципе, выглядит решение проблемы в любом случае. Разумеется, тут есть свои тонкости и сложности, о которых здесь говорить не место. Знание их опасно для тех, кто недостаточно подготовлен к их восприятию.

Прану мы черпаем из внешнего мира самыми различными путями, но, главным образом, с помощью дыхания. Потому-то йога и родственные системы придают такое значение регулировке дыхания, правильному

дыханию, т. е. Пранайаме (в переводе — “удержание, обуздание праны”). Упор на дыхание носом, которого требует Хатха-йога, объясняется тем, что именно отсюда, через слизистую носа, черпают прану две йога-нади: Пингала (правая ноздря) и Ида (левая ноздря). Пингала проводит положительный ток и обозначается звуком ХА, что символизирует Солнце, Шиву, бытие, мужское начало. Ида — проводник отрицательных токов, звук ТХА, что символизирует Луну, Шакти, энергию, женское начало. Оба эти тока, притекая в Мульдхару, накапливаются в виде спящей, “свернувшейся” потенциальной энергии — Кундалини. или шакти, поскольку Муладхяра считается женским, отрицательным полюсом тела. Положительный полюс находится в Сахасраре, внутри мозга (примерно под тем местом, где волосы на макушке образуют завиток, особенно заметный у детей). Практически в описанном способе “раскачивания” праны мы как бы стучим в обиталище Кундиляни ритмическими импульсами, будим её, активизируем и поднимаем вверх по Сушумне в Сахасрару, по пути ещё увеличивая её потенциал, её напряжение в других, пронзаемых ею чакрах.

Внимательно присматриваясь к этому процессу, можно заметить, что мы с помощью ритмических колебаний соединяем воедино положительный и отрицательный полюса, т. е. бытие и энергию, Шиву и Шакти.мужское начало с женским. Мы как бы совершаем внутренний духовный половой акт. Отсюда и воззрения шактов и практика тантры с её ритуалом панчамакра — пять М (подразумеваются: Мадья — вино. Маиса — мясо, Матсья — рыба. Мудра — хлеб и Майтхуна — ритуальный половой акт). Здесь избран иной, более прямой и